Фридрих Незнанский - Прокурор по вызову

– Нет, Вова, не хочу…

– Я же просил, никогда не называй меня Вовой! – Обиделся, порозовел, кулаки сами собой сжались, лицо – чисто партизан на допросе. – Володя, Владимир, Замятин, наконец. Зови меня по фамилии, если…

– Я тоже неоднократно просила не приставать ко мне с дурацкими идеями о работе, учебе и прочих общественно-полезных занятиях.

– Но ты же неправильно живешь! – Все, началась дискуссия, хлебом не корми – дай подискутировать. Идею в массы! От каждого по способностям, каждому по труду! Все, как один, должны проникнуться и осознать. – Нельзя питаться только бананами и целыми днями валяться на диване, изредка пописывая картины, которые скорее похожи на иконы. Хочешь в диссиденты? Может, уйдешь в монастырь? Из училища тебя поперли, скажи спасибо, что из комсомола не исключили…

– Спасибо! От всего сердца! Низкий поклон вам, товарищи комсомольцы, что не изгнали из своих сплоченных рядов, не кинули на произвол судьбы, что бы я без вас делала?!

– Инара, я же о тебе беспокоюсь. Ты нарываешься на крупные неприятности, тебе нужно подумать и в корне изменить свою жизнь…

– Пошел вон.

Да, из художественного училища поперли, портреты не понравились, навевают, видите ли, упадническое настроение и способствуют культивированию чуждой нам религиозной идеологии. Да, Конституция СССР гарантирует право на труд, а кто этим правом не пользуется – тунеядец. Если ты не инвалид, должен или учиться или работать.

Должен – ради бога. Отец устроил медсестрой в районную поликлинику. По идее, нужно было бы отсиживать по восемь часов каждый день в регистратуре, глядя на калек и ипохондриков, и рано или поздно или научиться получать некое моральное удовлетворение от всего этого глубоко общественно-полезного труда, или просто свихнуться. Но, слава богу, охотников на жалкие восемьдесят рублей нашлось предостаточно, и на работе можно было только числиться, а трудился и получал деньги кто-то другой.

Казалось бы, все довольны, все счастливы, все законы соблюдаются, все правила выполняются. Но появляется не в меру идейный Вовочка и заявляет, что так жить нельзя, а надо жить не так. На каком, спрашивается, основании?!

– Солнышко, сейчас я опаздываю на актив, но я забегу завтра, и мы спокойно поговорим, я уверен…

– До или после?

– Что?

– Или прямо в процессе? Хочешь, я тебе презерватив выкрашу в красный-пролетарский, а то все слова, слова… Глубже надо заталкивать идеологию.

– Зачем ты так?!

– Не приходи. Ни завтра, ни послезавтра. Найди себе ударницу-многостаночницу, она тебя лучше поймет.

Выскочил, хлопнул дверью, протарахтел по ступенькам. Вот и замечательно, даже на душе повеселело.

Зазвонил телефон.

– Инара? Это Сергей. Может, прямо сейчас встретимся? Я… меня на патрулирование ночью поставили. В восемь, значит, не получится, то есть можно, но слишком быстро, и вообще…

– Давай на завтра перенесем.

– Не надо на завтра, – взмолился Сергей, – у меня для тебя сюрприз есть. В общем, стрельнуть хочешь?

– Что сделать?

– Из пистолета стрельнуть. Мне пистолет выдали, ну и я подумал, может, ты… тебе…

– Конечно, хочу. Где встречаемся?

– Под Варежкой, в полседьмого, там как раз электричка, в городе же нельзя, надо…

– Жди.

«Под Варежкой» – это у железнодорожного вокзала. Там на площади скульптурная композиция: обобщенный ветеран труда в каменном фартуке посылает известно куда обобщенного юношу в каменном танкистском шлеме, а направление движения указывает мускулистой рукой в огромной каменной рукавице.

Сергей топтался под рукавицей в форме, с сумкой.

– Патроны? – поинтересовалась Инара, похлопав по сумке, в которой что-то звякнуло.

– Мишени.

Электричкой добрались до маленького полустанка с гордым названием «42-й километр». Зашли в лес, отыскали поляну побольше.

Сергей расставил на камне жестяные банки, отсчитал десять шагов, осторожно вынул из кобуры пистолет.

– Снимаем с предохранителя, – щелкнул собачкой, – целимся, – поднял руку, зажмурив один глаз, – пли!

Эхо шарахнулось между деревьями, спугнув пару соек. Крайняя банка, подпрыгнув, упала в траву.

– Теперь твоя очередь.

Пистолет оказался тяжелым и теплым.

– Огонь!

Сойки, собиравшиеся было вернуться, улетели теперь навсегда. Но все мишени остались на месте. В последний момент рука дернулась, и ствол задрался в небо.

– Смотри, смотри, ты дырку в облаке прострелила! – завопил Сергей.

– Вижу. – Инара выстрелила еще раз, потом еще раз, уже двумя руками держа пистолет, но банки, как приклеенные, не сдвинулись ни на миллиметр.

– Давай вместе, – Сергей обнял ее сзади, – опусти руку, расслабься, теперь поднимаем медленно, – он положил свою руку на ее, прижался к ее щеке, – мушку плавно подводим под дно банки, теперь нежно, но смело жмем на спуск. Ба-бах.

Пистолет, повторив Сережин «ба-бах», послушно выстрелил, и банка также послушно взлетела в воздух.

– Ура?

– Ура.

– Теперь сама попробуешь? – Сергей нехотя отпустил ее руку, отошел.

– Нет, давай еще вместе.

Засиял от удовольствия, вернулся, прижался плотнее.

Стреляли, пока не кончились патроны. У Инары без страховки так ничего и не получилось, в камень еще удавалось попасть, а в банку – никак.

– Может, завтра еще попробуем?

– А ты завтра разве не с Вовиком?

– Я вообще больше не с Вовиком.

Сергей удивился и обрадовался одновременно:

– Поссорились?

– Разошлись, как в море корабли.

Он даже вспотел от волнения и начал заикаться:

– Тогда, может, мне это… можно…

– Можно.

– А прямо сейчас?

– Прямо сейчас ты на патрулирование опаздываешь.

– Тогда я завтра… Ты же не шутишь? Все серьезно?

– Абсолютно.

– А может, заявление подадим, пока ты не передумала?

– Не будем торопиться, ладно?

– Молчу.

– А Замятину скажи, что, если он ко мне еще раз приблизится, ты ему голову отстрелишь.

На столе лежала записка: «Смотри новости. Эксперты работают в две смены, обещали закончить сегодня. Не тяни резину! Костя». Турецкий набрал Меркулова, но он не отвечал, секретарша в приемной – тоже. Бред какой-то, они что, решили в подполье уйти?

Он позвонил экспертам. На этот раз экспертиза была поручена НИИ криминалистики ФСБ.

– Есть приказ по телефону никаких переговоров не вести, – ответил ему незнакомый голос.

– Кто отдал приказ?! Вы что, не поняли?! – возмутился Турецкий. – Я Турецкий Александр Борисович. Это я веду следствие…

– Вам перезвонят. – На том конце повесили трубку.

Он подождал минуту, две, три. Телефон молчал.

– Что-то новенькое! – возмутился Турецкий вслух. – Заговор молчания!

В новостях показали тридцатисекундное интервью с Замятиным. Кто-то из особо заядлых телевизионщиков сумел-таки проникнуть в «Архангельское» и поймал отстраненного генпрокурора в дверях бильярдной. Корреспондент успел задать только один вопрос: