Фридрих Незнанский - И дай умереть другим

Вода из душа еле лилась, но спасибо и на этом после томительной недели в одиночной камере.

– Кто-нибудь к тебе уже приставал?

– Чего?!

Растирая куцей мочалкой красную шею, Рыбак с недоумением обернулся на писклявый голосок. Рыжий двухметровый детина ласково улыбался и тянулся потрепать Рыбака по плечу. Тот отшатнулся и, потеряв равновесие на склизком полу, неловко взмахнув руками, толкнул рыжего в грудь. Рыжий, поскользнувшись в свою очередь, тоже рухнул.

Полтора десятка заключенных, до того пытавшихся максимально использовать жиденькие струйки, имитировавшие душ, приостановили этот жизненно важный процесс и с интересом уставились на двух здоровых голых мужиков, стоявших на коленях друг против друга.

– Кто-нибудь к тебе уже приставал? Кто-нибудь тебя уже… того? – объяснил рыжий тем же детским голосом. – Здесь, дорогуша, всем нужны друзья. Я бы мог быть твоим другом. – Его физиономия выражала самые интимные чувства.

– Ответь «сестричке», – сказал кто-то. – Не томи душу. Это некрасиво.

И Рыбак от души ответил, на секунду забыв о разнице в массе. «Сестричка» снова распластался на полу.

– Недотрога! – с восторгом пропищал он. – Обожаю недотрог!

Каменная клетка три на два с половиной метра. Квадратный кусочек неба в стене под потолком. Три вертикальные решетки и две горизонтальные.

Рыбак лежал в своей камере на застеленной койке (серьезное нарушение дисциплины) и ехидно улыбался (тоже нарушение), глядя в потолок.

Со дня на день он ждал ответа Верховного суда на свою апелляцию. Несмотря на то что Рыбак не считал себя большим оптимистом, сомнения относительно положительного решения у него были незначительны. Ну и что с того? Не могло же все закончиться вот так?! Да так просто не бывает… Ну, может, и бывает, в страшных фильмах там, в скверных книгах, кошмарных снах. Но только не с ним. Уж он-то отсюда вырвется. И потом, спрашивается, зачем же тогда его водили мыться, если все кончено?!

Рыбак представил себе растерянные физиономии прокурора и этого олуха – его адвоката. «Ну, Антон, ты даешь», – неловко выговаривает адвокат.

Он проснулся от резкого окрика. В камере стоял уже хорошо знакомый ему молодой контролер и еще какой-то насупленный мужчина в классическом сером костюме.

– Рыбак! – рявкнул контролер. – Почему постель не убрана? В карцер бы вас…

Рыбак, по-дурацки улыбаясь, вскочил на ноги, догадавшись, с какой целью они пришли. Что за новость ему сейчас сообщат. Адвокат, скотина, так и не приехал.

– В карцер бы вас за этот бардак. Да какая разница, – неожиданно сбавил тон контролер.

Чиновник в сером костюме открыл папку:

– Заключенный Рыбак. Верховный суд отказал вам в апелляции. И не нашел оснований для амнистии. Приговор о двадцатилетнем заключении в колонии строгого режима остается в силе. Для исполнения приговора вы будете отправлены в… Скажи спасибо, что у нас в России мораторий на смертную казнь.

Рыбак еще раз глупо улыбнулся. И все вдруг куда-то провалилось.

Рядом с ноги на ногу переминался толстяк. Вслед за ним с такими же потухшими глазами стояли еще четверо.

Рыбак подумал, что оказался прав, полагая, что весь этот дурдом скоро закончится. Кончится баланда, маленький квадратик неба под потолком, постоянный рев контролера, – все кончится.

Шесть человек под дулами автоматов стояли с заведенными за спину руками. Сперва на ноги надевали кандалы, соединенные между собой тонкой цепочкой длиной пятнадцать сантиметров.

Щ– щелк! Охранник затянул у Рыбака сзади на поясе ремень.

Усатый конвоир, принимающий группу заключенных, которых через несколько минут он повезет из изолятора Бутырок в место недолгого там пребывания, взял пачку личных дел, в которых первые страницы составляли приговоры и фотографии зеков – анфас и профиль.

– Федоренко!

– Здесь.

Дзинь. От пояса между ног Рыбака охранник опустил цепочку, которую соединил с браслетами, еще прежде зафиксировавшими щиколотки.

– Степанцов!

– Здесь.

Клац. На запястьях сошлись наручники.

– Рахманин!

– Да.

– Зубрицкий!

– Я.

– Бондарь! Бондарь!

– Что?! – заорал толстяк.

– Бондарь, веди себя прилично, будь паинькой. Рыбак!

– Да.

Усатый конвоир захлопал себя по карманам:

– Черт, писалку посеял.

Один из контролеров протянул ему ручку. Усатый расписался, где было нужно, захлопнул журнал, вернул ручку и гортанно выдохнул:

– Всем направо. И вперед!

Шестерка, позвякивая металлом наручников и цепей, медленно повернулась и побрела к лестнице, поднимающей их из подвального уровня на землю. Рыбак в этой колонне оказался первым. И он не видел, как толстяк Бондарь оглянулся и подмигнул идущим сзади.

– Шестеро выходят! – крикнул конвоир куда-то вперед.

Еще один голос, контролера у дверей, подтвердил:

– Заключенные выходят.

Рыбак миновал дверь и оказался на внутреннем дворе. Он задрал голову вверх и остановился. Небо было сиреневым. Это утро или вечер?

Рыбака подтолкнули вперед. В десяти метрах от него стоял бронированный микроавтобус «мерседес». Окна у него были только в водительской кабине, защищенной от салона массивной металлической сеткой. Впрочем, в ней была врезана запертая дверь. Рыбак подумал: открывалась ли она когда-нибудь – это большой вопрос.

Возле автобуса стояли два автоматчика и немецкая овчарка. Мелкими шажками из подвала потянулись зеки. Усатый конвоир пробурчал: «За мной!» – и первым влез в кабину к водителю, отдавая короткие команды, кому куда садиться в салоне:

– Федоренко сюда. Степанцов впереди. Рахманин дальше. Зубрицкий. Рыбак за Бондарем. – Он снова пошарил по карманам: – Черт, любимую писалку потерял.

Спиной к водителю, лицом к заключенным сидел еще один конвойный. На коленях у него лежал укороченный автомат Калашникова.

Один из автоматчиков закрыл дверь снаружи. Послышался лязг – это открывали ворота внутреннего двора. И одновременно автобус качнулся с места и живо выкатился на дорогу.

– Смотри-ка, торопятся, мать их, – удивленно пробормотал толстяк Бондарь. – Прикиньте расклад. В тpи часа ночи раздается в доме звонок. Хозяин долго просыпается, наконец встает, откpывает входную двеpь. А там – неказистый такой мужичок в скромненьком пальтишке. Хозяин спрашивает: «Чего надо? Ты кто вообще?» А мужичок: «Я – п…ц». Хозяин, все еще не проснувшись, говорит: «Hу и что?» А мужичок тихо так отвечает: «А все…»

Через пятьдесят минут молчания и пути что-то произошло. Рыбак понял это, когда, посовещавшись, охранники разрешили водителю остановить автобус. Усатый конвоир открыл дверь со своей стороны и, потеснившись, пустил возбужденного мужчину лет тридцати пяти.