Фридрих Незнанский - Убийственные мемуары

– Ты говоришь о том, что он был виртуоз, если сумел провезти такую картину.

– Вот именно, – обрадовался Ватолин, то есть сказал он это, как обычно, совершенно спокойно, но Турецкий понял, что на самом-то деле обрадовался. – Что будем делать?

– Жора, – просто сказал Турецкий, – а приезжай, водки выпьем.

И Грязнов, и Ватолин ждать себя не заставили, но за это время все равно успел приехать грязновский курьер, привез две кассеты, и Турецкий посмотрел пленку. Вот что он на ней увидел.

18 октября в половине десятого утра машина марки «БМВ» припарковалась в двадцати метрах от ресторана, но не на ресторанной стоянке (Симиренко не совсем все-таки был идиот, отметил Турецкий), а на проезжей части на Новом Арбате. Симиренко вышел из автомобиля и пошел к старому Арбату. Одет был действительно в коричневую кожаную куртку и черные джинсы (как показал продавец табачного киоска). В руках у Симиренко ничего не было. Пройдя метров пять, он достал из кармана пачку сигарет, но она, видимо, оказалась пустой, потому что он тут же смял ее и бросил прямо на тротуар. Симиренко двигался к старому Арбату. Дальше он выпадал из поля зрения камеры. На все про все – полторы минуты. Отсутствие у него сигарет также подтверждало показания продавца табачного киоска недалеко от Плотникова переулка.

Турецкий вытащил кассету из видеомагнитофона и с некоторым удивлением посмотрел на вторую. В самом деле, что там еще может быть? Все, что он хотел увидеть, уже увидел… Турецкий поставил вторую кассету. На ней был снят тот же план, видимо, той же самой камерой, на нем среди прочего – «БМВ» Симиренко.

О, черт! Турецкий даже вздрогнул. Неужели этот идиот возвращался обратно тем же путем?! Турецкий не мог больше ждать, он включил ускоренный просмотр и через несколько секунд увидел Симиренко, направляющегося к своей машине. Под мышкой у него был плоский сверток правильной геометрической формы. Левитан, сомнений быть не могло. Турецкий нажал на паузу в то мгновение, когда Симиренко выбросил окурок и открыл дверцу машины. Было 10.20.

Возможно, к этому времени сантехник Василюк даже успел обнаружить труп Ракитского, но это неудивительно, ведь путь от Плотникова переулка обратно к машине должен был занять у Симиренко некоторое время, возможно минут семь – десять, а возможно, он заходил в какие-то магазины или шел дворами. Так это или нет – выяснить уже невозможно, важно другое – то, что все сходится. Итак, недоносок завалил-таки джеймса бонда.

Турецкий с удовлетворением положил кассеты в сейф. Все это были, конечно, косвенные улики, но они выстраивались в такой последовательный и стройный ряд, что поверить в случайность их совпадения мог только сумасшедший.

Через пятнадцать минут приехал Грязнов, еще через пять – Ватолин. Грязнов разорился, привез литровую бутылку дорогущего «Русского стандарта», а Ватолин – целый бумажный сверток на манер тех, с которыми в американских фильмах покупатели из супермаркетов выходят.

– Я заехал в «Седьмой континент», – объяснил он, – и вы не поверите – у них пластиковые пакеты закончились.

– Что с окружением Шустермана? – спросил Турецкий.

– Пока ничего, – радостно сообщил Грязнов.

– Ну конечно, ты же занят, вдову, наверно, утешаешь.

– Иди к черту. Есть пять человек, которые более-менее были в регулярном контакте с Шустерманом. Три бильярдиста, которых он тренировал, и еще два картежника, с которыми вместе пульку расписывал.

– Стоп. Ведь ты говорил, что он даже в бильярд на деньги играть перестал?

– Так и есть. Там суммы, в этом преферансе, символические, я видел записи – по паре сотен рублей они друг у друга выигрывали. Тем более компания, судя по всему, давно сложившаяся, нечто вроде козлятников во дворе. По фотографиям ни Капустина, ни Ракитского никто из них не опознал. Об арабской живописи никто никогда не слыхивал. Чтобы Шустерман когда-нибудь ездил в Озерск, не припоминают. Вероника тоже такого не помнит. Короче, везде глухо.

– Что-то мы не так делаем, – пробормотал Турецкий.

Ватолин тем временем помыл руки и вынул из свертка несколько пакетов с нарезкой ветчины, буженины и красной рыбы, две банки маслин, изумрудный салат, два батона белого хлеба, большую бутылку воды «Перье» и три баночки белых грибов. Последняя закуска вызвала наибольшее одобрение присутствующих. Буквально пара минут у Ватолина ушла на то, чтобы соорудить из этого стол, радующий глаз своим геометрическим совершенством.

Грязнов с Турецким наблюдали за его движениями с нескрываемым удовольствием. В то мгновение, когда Грязнов открывал бутылку, зазвонил телефон на столе. Турецкий взял трубку, но слышно ничего не было. Грязнов разлил водку по стаканам, по тем самым – из тонкого стекла. Перед этим Ватолин пальцем показал ему ватерлинию, и Грязнов согласно кивнул, что само по себе было фактом незаурядным, ведь в питейных вопросах Вячеславу Ивановичу никто был не указ. Турецкий не мог не отметить, что Жора Ватолин органичнейшим образом вплетается в их сплоченную компанию.

Наконец все было готово, стаканы были уже в руках, а рот Грязнова даже открыт для первого традиционного тоста, когда в дверь постучали.

– Ну кого там еще черт несет?!

Все трое со вздохом поставили стаканы на стол.

Турецкий со вздохом пошел к двери, отпер. В образовавшуюся щель тотчас заглянул Меркулов.

– Костя, ты так поздно еще на работе? – удивился Турецкий, не пуская тем не менее его в кабинет. Никаких хороших новостей Меркулов привезти сейчас не мог по определению, разве что по радио объявили, что Турецкому присуждается Нобелевская премия мира и Константин Дмитриевич приехал попросить в долг. Нет, конечно, это обычно Турецкий у него просил в долг, но все равно ничего приятного от заместителя генерального (тем паче временно исполняющего его обязанности) сейчас ждать не приходилось.

– Я, собственно, Саша, уже ехал домой, – извиняющимся тоном сказал заместитель генерального прокурора, – но мне позвонили, и, видишь ли, пришлось вернуться. Я тебе звонил недавно, хотел предупредить…

Турецкий почувствовал, что за спиной у Меркулова скрывается кто-то еще, меньший ростом, тогда он открыл дверь шире, Меркулов сделал шаг в сторону, и на пороге появился еще один человек, коротко стриженный, крепко сбитый, в свитере и вельветовых штанах. Это было несколько непривычно, потому что все привыкли видеть его по телевизору совсем в иной одежде – гораздо более официальной.

Все присутствующие тут же автоматически встали, хотя, наверно, даже еще не до конца поверили, что все это происходит не по телевизору. Просто рефлекс сработал.

– Мы как будто были знакомы еще в Германии, верно? – сказал президент, пожимая руку Ватолину (Ватолин коротко кивнул). Затем повернувшись к Грязнову: – Наслышан о вас, Вячеслав Иванович.