Фридрих Незнанский - На исходе последнего часа

– Почему, Полина Владимировна? – спросил Петя, прихлебывая чай.

Та задумалась.

– Как тебе объяснить? Не такой он был человек. Знаешь, у людей, которым судьба погибнуть или там покончить с собой, на лице какая-то печать есть. Вот, например, в классе на два года старше вас учился мальчик. Веселый, живой, общественные поручения выполнял… А я все время, как на него посмотрю, не могу отделаться от мысли, что с ним что-то случиться должно. И что ты думаешь? Через неделю после выпускного с пожарной лестницы сорвался. Я-то, конечно, никому о своих предчувствиях не говорила.

– А у Коли Фомина такой печати не было?

Учительница покачала головой:

– Нет, не было. Хоть он и пил сильно, никогда мрачным не был. И в глазах у него всегда какая-то искорка живая была. Нет, не подумала бы никогда, что он может покончить с собой. – И она смахнула со скатерти невидимые крошки. – А тут еще с этим вертолетом… С утра говорили, что будто бы нашли обломки, а золота-то и нет. И трупа Дегтярева нет.

«Секретные сведения», – вспомнил Петя слова Журавлева и усмехнулся про себя.

– А ведь вначале я должен был в рейс идти.

– Батюшки! – всплеснула руками Полина Владимировна.

– Конечно, Сережу очень жалко. Мы ведь с ним в одном классе учились, помните, Полина Владимировна?

– Ну как же мне не помнить? Озорной был мальчишка, задиристый.

Помолчали.

– Нет, – сказал вдруг Валерий Иванович, – ты, Полина Владимировна, как хочешь, а я чекушку достану. За помин души выпить надо. Вот и Петр меня поддержит. Поддержишь, Петя?

– Поддержу.

– Вот видишь, хозяйка! – обрадовался Валерий Иванович.

Он достал из буфета микроскопические хрустальные рюмочки и хрустальный же графинчик, наполненный до половины рыжеватой жидкостью. На дне графина болтались какие-то стебельки, корешки и листочки.

– Собственного изготовления. Двойной очистки.

Учительница мигом сбегала на кухню и принесла закуску – малосольные огурчики, домашнюю ветчину и хлеб.

Не чокаясь, выпили. Полина Владимировна только пригубила.

– Скажите, Полина Владимировна, – несмело начал Петя, – вот вы говорили, что к Коле часто люди какие-то ходили, кто это был?

– Да разные, Петенька, всех разве упомнишь?… В основном местные забулдыги. Или с работы.

– А чужих не было?

– Были, – уверенно сказал Валерий Иванович. – Видел я и чужих.

Он, несмотря на протестующие жесты жены, разлил по рюмкам еще водки.

– Приходил тут примерно неделю назад один. Судя по акценту (у нас стены, сам знаешь, бумажные), как говорится, – лицо кавказской национальности.

Петя насторожился.

– Да, вроде грузин. Он еще о чем-то долго с Колей препирался.

– А я его, между прочим, сама видела, – вступила в разговор Полина Владимировна. – Как раз вечером с работы возвращалась и заметила, что он от Коли выходил.

– Полина Владимировна, – как можно более внушительно сказал Петя, – а вы не могли бы его описать?

Она задумалась.

– Ну что, грузин как грузин, смуглый, усатый, лет сорока пяти – пятидесяти, невысокий. Да я же его потом на почте встретила…

– Давай-ка, Петя, еще выпьем. За здоровье.

Петя торопливо чокнулся и опрокинул содержимое рюмки в рот.

– А что он на почте делал?

– Он конверт надписывал. Видно, письмо хотел отправить.

Она долго примеривалась и тоже проглотила водку. Но, не рассчитав своих сил, поперхнулась, и мужу пришлось долго стучать ее по спине, пока она не пришла в себя.

– Ну ты, Полина Владимировна, даешь!

Петя от нетерпения начал грызть ногти. Наконец, последний раз кашлянув, учительница продолжила:

– А ты же меня, Петя, знаешь, у меня внутри все переворачивается, когда я вижу, что пишут безграмотно.

Петя улыбнулся:

– Да уж, пришлось на собственной шкуре убедиться.

– Ну вот, а грузин этот, видимо, писать в прошлом году научился. Представляешь, «Владивосток» через "о" написал. «Влодивосток».

– Так он во Владивосток письмо отправлял?

Полина Владимировна кивнула.

– А улицу Достоевского вообще переделал в «Дастаефского». Хамство какое!

– Полина Владимировна, – с надеждой спросил Петя, – а вы случайно номер дома не помните?

– И номер помню, – радостно ответила она, – дом номер 28, такой же, как и у нас, почему я его и запомнила. А вот фамилии на конверте не стояло. Без фамилии письмо было.

Олег Марченко, старший следователь Таллинской городской прокуратуры, сидел в своем кабинете и зубрил неправильные глаголы эстонского языка. Дело было трудным и очень ответственным. Шутка ли, администрация вполне может поставить вопрос о его увольнении, если не будет сдан экзамен. А до него оставалось всего каких-нибудь полторы недели. Поэтому, отложив в сторону все дела, в том числе и самые срочные, включая расследование причин катастрофы парома «Рената», Олег Марченко водил пальцем по учебнику, как первоклассник.

– Урво кайкко дана мигу… Ох, чухонь… – время от времени беззлобно приговаривал он и отвлекался на безутешные мысли:

«Все равно в деле с паромом никаких концов найти не удастся, – рассуждал он, – главное-то вещественное доказательство лежит на дне моря. И доставать его оттуда никому не надо. Даже если это был взрыв, доказать вряд ли получится. А даже если получится, обязательно найдутся силы, которым это невыгодно. И тогда начнутся звонки сверху, приватные беседы всякие, с мягким прессингом… Так что лучше всего очень глубоко не рыть. И сам цел останешься, и никого ненароком не заденешь. Людей-то все равно уже не вернешь…»

Так рассуждал пятидесятитрехлетний советник юстиции Марченко, всю свою жизнь проработавший в органах прокуратуры. За эти годы он успел повидать всякого, но, пожалуй, главным правилом, которое он усвоил, был старый трамвайный принцип «не высовываться». И его можно было понять, ведь сколько голов полетело с плеч за излишнее рвение – не сосчитать. И во времена хрущевской оттепели, и в годы брежневского застоя, не говоря уже о горбачевской перестройке, где-то наверху, в заоблачных властных структурах, всегда находились рычаги, чтобы направить следствие в нужное русло. А с непокорными расправлялись беспощадно. Но по сравнению с тем, что началось в последние годы, все, что творилось раньше, больше напоминало детские шалости. Коррупция приобрела настолько явные и неприкрытые формы, что даже Марченко верилось в это с трудом. Чиновники, почувствовав запах больших денег, которые давал контрабандный провоз через Эстонию нефти и цветных металлов из России на Запад, не боялись ничего, а прокуратуру и подавно. Правительство сквозь пальцы смотрело на свой сверху донизу продажный аппарат. Неужели же он, советник юстиции Марченко, должен был рисковать собственной головой из-за высокой цели защиты правосудия в стране, где это правосудие никому не нужно? Да пошли вы все!…