Виктория Угрюмова - Мужчина ее мечты

— Потом Павлу позвони, — дала я Максу следующее поручение. — Что, как дела, как расследование с этим Петром Семеновичем? Ну и помоги, если сможешь.

— Будет сделано, госпожа министерша, — отшучивался он.

Володька бесстрастно возвышался на два шага позади нашей беспокойной компании. Учитель Шу надзирал за погрузкой нашего багажа. Я с замиранием сердца ожидала, как отреагирует таможня на вещи Уэсуги, проходившие под названием: «Сувениры самурайские — 3 штуки. Стоим. 1000 у. е.» И какой-то штампик, подтверждающий покупку «сувениров самурайских» в магазине на Кловской.

— Штука баксов за такое дерьмо! — оскорбился молодой таможенник, заглядывая в справку. — Людям бабки девать некуда. Кому это барахло нужно?

— Не говори, есть помешанные, — ответил его напарник. — Вот ты «Горца» смотрел?

Я поняла, что начну ненавидеть несчастный, ни в чем не повинный сериал и Эдриана Пола лично.

Тетя Даша в аэропорт не поехала. И зря. Пропустила цирковое зрелище: персонал аэропорта ищет клетку для перевозки Зевса, за которого уплачено как за собаку, а клетка нужна как для лошади.

— Осмотримся на месте и тут же присылаем вызов и приглашение, — грозился Разумовский, обнимая школьного друга.

— Шлите-шлите, — гудел подполковник Одинцов.

Потом мы обнялись напоследок.

Потом в здание аэропорта ворвался взмыленный капитан Сторожук с огромным букетом цветов,

— Мне тетя Даша позвонила! — выпалил он, на ходу присваивая себе мою драгоценную родственницу. — Счастливого пути, Ника. И вообще — счастья. — И принялся нелепо тыкать цветы мне в руки, начисто игнорируя тот факт, что я держала две сумки, которые не хотела сдавать в багаж или отдавать своим спутникам.

— Я напишу, — сказала я очень тихо. — И позвоню.

— Все ты врешь, — широко ухмыльнулся Сторожук. — Все ты врешь. И про все ты врешь.

Я открыла рот, чтобы привести аргументы в свою защиту. Но, видимо, мой ангел-хранитель в этот момент отвлекся на ухаживания за какой-нибудь ангелицей. Надо же такому случиться, чтобы мимо нас по конвейеру именно в эту секунду проехали «сувениры самурайские — 3 штуки». Павел проводил их взглядом, но ничего не сказал. Я в глубине души понимала, что родное государство было бы против вывоза этих вещей со своей территории, если бы сообразило, что это такое. Но, честное слово, я плохо представляла себе, какое отношение имеет Украина и оптом, и в розницу к потомку даймё провинции Этиго, прапраправнуку славного Уэсуги Кэнсина, носившему не совсем славянское имя Нобунага. И совесть моя поэтому была чиста. Хотя Павлу возразить уже не получалось.

Не смущаясь пристальных и слегка удивленных взглядов моих спутников, он обстоятельно и со вкусом поцеловал меня в губы.

— Все ты врешь, — повторил упрямо. — Но это неважно. Важно, что ты есть и будешь. — И убежал так же стремительно, как появился.

— Я его, в общем-то, понимаю, — изрек Макс.

А дальше я не стану рассказывать, потому что это были долгие проводы — и по этой причине пролилось слишком много слез.

С географией у меня всегда было плохо. Поэтому насчет широты и долготы я даже заикаться не стану, чтобы не ввести вас в заблуждение. Климат здесь благодатный, а о цунами и ураганах слыхом не слыхивали. Пальмы высокие и пышные, а кусты усыпаны цветами такой красоты, что мне кажется, будто это сон, который может присниться человеку только раз в жизни. Море прозрачное — изумрудно-зеленого цвета, и с причала видно, как на дне колышутся в причудливом танце пышные водоросли. Здешним птицам далеко до соловьев в плане вокала, но они безумно хороши, и за то, как они прелестны, я прощаю им скрипучие голоса, которыми они выпрашивают у туристов сладкие крошки. Прямо на берегу можно зайти в маленький ресторанчик и заказать только что пойманного омара под изысканным соусом или целое блюдо мелкой жареной рыбешки с местным вином. И отчетливое счастье: сидеть на веранде, неторопливо потягивая «маргариту» и прислушиваясь, как трутся о берег у самых твоих ног маленькие волны в белых шапочках пены; и наблюдать, как постепенно темнеет небо, становясь темно-голубым, синим, сиренево-синим и, наконец, фиолетовым. И твердо знать, что придут закат и рассвет, а потом опять закат и целая жизнь впереди, полная людей, интересных разговоров и прекрасных неожиданностей.

А песок здесь бело-розовый и настолько мягкий, что кажется, будто идешь по теплой муке…

Одним словом, это где-то в тропическом раю.

Вполне миленький остров, довольно просторный и даже наверняка есть на географических картах, если исходить из числа туристов, которые атакуют его гостеприимные берега раз в неделю. При этом не просто какой-нибудь дикий, неблагоустроенный островок посреди коралловых рифов, а цивилизованный — с банками, фирмами, гостиницами, ресторанами, казино, модным курортом, аэропортом и даже собственным театром. Словом, этот остров ничем не отличается от сотен ему подобных, кроме мелкой и незначительной детали: он весь, целиком и полностью, от самого крупного банка до самой мелкой ракушки, принадлежит мне.

Я сижу в собственном шезлонге, который утопает в моем личном чистом и розовом песке, под моей личной тенистой пальмой. И верчу в руках шикарную сиреневую раковину в темные широкие полоски, которую выбросил мой личный океан (какая-то часть акватории согласно документам тоже принадлежит мне, и я гляжу, как мои туристы ныряют в моих волнах, осматривая мое дно, за что исправно платят мне деньги). Кстати, в местных финансовых учреждениях накопилась за эти годы неправдоподобная куча моих же долларов.

Утопия какая-то.

Мои ноги по-хозяйски оккупировал пес подозрительных размеров. Он умильно смотрит на меня антрацитовыми глазами, но я ему не верю. Это он надзирает за мной, чтобы я, не дай бог, не отправилась поплавать. Тогда он начнет вытаскивать меня из океана и лаять на всю округу, чтобы привлечь внимание окружающих.

Мне кажется, когда-то со мной что-то подобное уже было.

Похожий на Сунь-Укуна, мудрого царя обезьян, китаец Шу возносит молитвы у курящегося золотого треножника. Все забываю выяснить у него, под каким видом прошел таможню этот треножник — тоже как сувенир (одна штука)? Шу маленький, сухой, темно-коричневый и, по-моему, совершенно счастлив. У него здесь есть все, в том числе и три послушных старательных ученика.

Справа от меня, на краю голубого бассейна, выложенного мозаичными плитами, играют в шахматы двое мужчин моей мечты, — высокий широкоплечий влюбленный блондин и широкоплечий высокий влюбленный брюнет.

Полагаю, что где-то между пальмами, бассейном и неправдоподобно пушистым легким облачком цвета чайной розы порхает мой рассеянный ангел-хранитель.