Андрей Троицкий - Прыжок в темноту

– Ясно, гражданин начальник, – водитель вжал голову в плечи, будто опасался удара кулаком по макушке.

– Ты подвез работника милиции, выполнил свой гражданский долг, – сказал Горобцов. – И еще смеешь клянчить у меня, у офицера, какие-то деньги? Ты знаешь, что бывает за такие вещи? И вообще у тебя совесть есть или ты ее съел вместе с дерьмом?

Лицо водителя вытянулось еще сильнее, ясно, денег не видеть, как своих ушей, а в камеру можно запросто загреметь только потому, что твоя рожа не понравилась милиционеру.

Закончив воспитательную беседу, Горобцов с чувством исполненного долга вылез из машины. Открыл навесной замок на калитке, прошел палисадник и, поднявшись на крыльцо, протопал по веранде. Попытался зажечь лампочку над дверью, но та почему-то не загоралась. В кромешной тьме он долго не мог попасть ключом в замочную щель, даже с досады пнул дверь ногой. Наконец ключ вошел в скважину, Горобцов очутился в тесной прихожей, повесил на крючок форменный китель и картуз с кокардой. Оставшись в милицейской рубахе грязно серого цвета, испорченной чернильным пятном от вытекшей ручки, присел на табурет, стал стягивать ботинки, разминать натруженные ноги.

Весь день душу глодала тревога, не отпускавшая и сейчас. Накануне в вытрезвитель явился фармацевт. И показал фотографию Максима Сальникова и Татьяны Гришиной, наводил справки, совал нос не в свое дело. Горобцов, постарался убедить фармацевта, что и духу Сальникова не было в вытрезвителе, даже показал регистрационный журнал. Фармацевт ушел, а душевное беспокойство осталось. Лейтенант сказал себе, что жизнь полна совпадений и странных казусов, а какой-то заезжий аптекарь в его городе никто, просто хрен на ровном месте: ни связей, ни знакомств, поэтому никакого вреда лично Горобцову этот обормот причинить не сможет. И доказать ничего нельзя, даже если этот жалкий поц потратит на свое частное расследование все сбережения, что сделаны на старость.

Лейтенант влез в вонючие шлепанцы, по коридору прошел на кухню, попил воды из чайного носика. Коридором прошел в гостиную, нашарив ладонью выключатель, врубил свет. И застыл на пороге комнаты. В кресле у окна, положив ноги на журнальный столик, сидел тот самый фармацевт, что накануне приходил в вытрезвитель. Сердце Горобцова екнуло, он открыл рот, поморгал глазами, не зная, что следует говорить в подобных случаях.

– Вы… Вы как здесь оказались? – лейтенант набрал в грудь побольше воздуха и, не дождавшись ответа, рявкнул. – Немедленно вытряхивайся отсюда. Да я сейчас…

Он задом шагнул в прихожую, где стоял телефон, но тут за спиной возник какой-то невзрачный тип в кепке. Человек ткнул Горобцова в шею стволом пистолета.

– Полегче, лейтенант. Подними руки до уровня плеч. Замри. Так и стой.

Человек, похлопав ладонью по карманам Горобцова, отступил на шаг. Колчин продолжал сидеть в кресле и чему-то нахально улыбаться.

– Тогда в вытрезвителе ты соврал мне, будто никогда не видел Сальникова, – сказал Колчин. – Теперь я хочу услышать правду.

– С чего вы взяли, что я вру?

– Я знаю сто с лишним способов определить, говорит человек правду или лжет, – вежливо ответил Колчин. – Эта процедура занимает всего несколько секунд.

Лейтенант стоял посередине комнаты, стараясь держаться достойно, сохранять внешнее спокойствие. Он пытался оценить свои шансы. Табельный пистолет сдан в оружейную комнату, в «Магнолии» Горобцов дежурит безоружный, вешая на пояс кобуру, набитую тряпками. Но в доме есть незарегистрированный ствол, в коробке из-под ботинок на антресолях пылится ТТ со снаряженной обоймой. Но как завладеть им, если тебя держать на мушке. Получалось, что положение Горобцова аховое, а шансы добраться до ТТ ничтожны. Кроме того, лейтенант, стоявший в собственной комнате с вытянутыми в стороны руками выглядел глупо, даже комично. Как полоумный физкультурник, собравшийся на ночь глядя сделать гимнастические упражнения.

– Врущего человека выдают глаза, беспокойные руки? – лейтенант натянуто улыбнулся. – Или что-то еще?

– С тобой все проще, – Колчин поднялся с кресла, подошел к Горобцову, встав от него на расстоянии шага, заложил руки за спину. – Ты не умеешь убедительно врать, хотя и стараешься. У меня все тот же вопрос: когда, где, при каких обстоятельства ты встретил моего друга?

– К вашей история я не имею никакого отношения, – Горобцов почувствовал, что к нему возвращается дар речи. – И вашего друга я в глаза не видел. Не знаю, почему вы ко мне…

Горобцов хотел закончить фразу словом «привязались», но не успел договорить. В следующее мгновение неизвестно откуда вылетел тяжелый кулак и врезался в челюсть. Лейтенант даже не понял, с какой руки бил Колчин. Чудом устояв на ногах, он, взмахнул руками, отступил к платяному шкафу. И вдогонку получил второй удар, куда тяжелее первого. Лейтенант почувствовал, как подметки старых тапочек отрываются от пола. Спиной влетел в бельевой шкаф, выломал дверцы, и завяз где-то в темноте, в груде женского белья, что держала здесь подружка. Горобцов, встав на карачки, на четырех конечностях выполз из шкафа. Теперь он плохо ориентировался в пространстве.

Чья– то рука стянула с головы женские трусики, купленные на распродаже в «Дикой магнолии». Лейтенант получил под ребра жестким рантом ботинка. Этот удар неожиданно поставил его на ноги. Горобцов метнулся в смежную спальню, но потерял ориентировку, снова наткнулся на чей-то кулак, влепился лицом в ковер, висевший на стене. И получил кулаком в затылок. Подняв руки, лейтенант сжал пальцы, повис на ковре, сорвав его со стены, плюхнулся на пол, и огреб встречный удар в лицо подметкой башмака. Но ему не дали упасть, кто-то схватил Горобцова за шиворот рубашки, вторая пятерня вцепилась в волосы и дернула вверх, как лебедка подъемного крана.

Что– то тяжелое ударило в живот и плечо. Совершив в воздухе сумасшедший пируэт, Горобцов снес ногами верх стекленной горки, забитой дорогой посудой и ценными вещицами. И снова ему не дали возможности передохнуть на полу хоть несколько коротких секунд. Лейтенанта вновь поставили на ноги, подняв вверх за ремень форменных штанов. И толкнули в грудь с такой нечеловеческой силой, что он, как тяжелый таран, врезался в трухлявую стену, изъеденную жучком, проломил ее, будто перегородка была сбита из гнилого картона, и оказался на полу в спальне. Сверху посыпалась какая-то труха, прошиб запах плесени и гниения. Горобцов успел подумать, что после этого погрома за дом не удастся взять и половину цены, на которую он рассчитывал, даже последний палаточник с рынка не согласиться купить эти жалкие руины. А гостиный гарнитур можно сдать на дрова. Эта мысль сверкнула как молния и исчезла во мраке ночи.