Андрей Троицкий - ФАЛЬШАК

Липатов топтался внизу крыльца, наблюдая, как оперативники, навалившись плечами, ломают дверь в сени.

– Еще, еще, еще раз, – командуя действиями подчиненных, кричал, срывая голос, лейтенант. – Еще раз…

Следователь видел, как из печной трубы полезла полупрозрачная струйка дыма. Уже через полминуты дым сделался гуще, плотнее. Из трубы повалили черные клубы, будто в печи горели резиновые покрышки.

– А ведь он доллары запалил, – Липатов почесал затылок. – Доллары…

– Что? – не расслышав, прокричал Федоренко.

– Говорю, он доллары жжет, – крикнул в ответ Липатов. – Быстрее. Быстрее дверь ломайте.

Опера по счету «три» разом навалились на дверь, выворотили из петель шурупы, ворвались в сени. На счастье здесь, под широкой скамьей, стоял ящик с плотницким инструментом. Лейтенант схватил тяжелый топор, крикнув «всем в сторону», принялся с остервенением рубить дверь, ведущую в комнату. Через пять минут все было кончено.

Следователь Липатов вошел в избу последним.

По комнате летали серые хлопья пепла. Бирюков в испачканной рубашке с разорванным воротом лежал на полу лицом вниз. Лицо в саже, из разбитого носа сочится кровь. Руки скрученны за спиной и закованы в наручники. Липатов присел на табуретку в углу. По комнате плавал удушливый керосинный дух. Мелкие хлопья пепла напоминали серый крупный снег. Липатов горько вздохнул. Вот тебе и операция «Багратион»… Опера все сделали по уму, предприняли, кажется, все меры предосторожности, не дали Бирюкову ни единого шанса. Но он все-таки сделал свое черное дело: заперевшись в избе, сжег в камине фальшивые доллары, главное доказательство, основу основ всего следствия. Господи, и откуда такая невезуха…

Федоренко, топтавшийся возле задержанного, неожиданно сорвался с места, выскочил в сени. Вернувшись с полным ведром колодезной воды, в два прыжка подскочил к камину. Липатов, до которого наконец дошел смысл происходящего, подскочил с табуретки, хотел крикнуть «стой, не делай этого». Но слова застряли в горле. Поздно. Сноровистый Федоренко уже выкатил ведро воды на горячие кирпичи. Пыхнуло жаром, из камина повалил пар, влажные клубы, похожие на облака, разошлись по комнате. Мгновенно в избе стало жарко и душно, словно в помывочном зале солдатской бани. Бумажный пепел, заполнявший камин, превратился в густую черную жижу. Эта грязь расплескалась по доскам пола, густо забрызгала лицо Бирюкова.

– Все сжег сука. Все, – Федоренко бросил на пол пустое ведро. – Обрывка, клочка бумажного не оставил. Ясное дело, керосина одного сколько вбухал. Вот же тварь какая, сука.

Он пнул задержанного ногой и, обливаясь потом, отступил к буфету. Поднял с пола пустую дорожную сумку из синтетической ткани, осмотрел накладные карманы, прощупал днище. Пусто, как и следовало ожидать. Липатов подумал, что образцы пепла, что еще несколько секунд назад находились в камине, пожалуй, можно было упаковать в герметичный пакет и назначить экспертизу материала. Вероятно, в пепле могли сохраниться бумажные волокна, микрочастицы краски, которую использовали для изготовления фальшивых купюр. Липатов, горько вздохнув, снова опустился на табурет, достал платок и протер влажное лицо.

– Эй, Багратион, – Федоренко поманил пальцем лейтенанта. – Поднимись на чердак и проверь все. Может, эта сволочь, там оружие спрятала. А вы, – капитан обратился к заскучавшим оперативникам, – мигом осмотрите сарай и курятник на дворе.

Максим Жбанов, сидел на веранде, думал о том, что скоро полдень и, пожалуй, самое время позавтракать, но кусок не лез в горло. Развалившись на стуле, Максим, не зная, чем себя занять, наблюдал, как по стеклам ползут серые дождевые капли. Время от времени он наклонялся к шахматной доске с расставленными на ней фигурами и делал очередной ход. Игра в шахматы с самим собой навевала такую тоску, что хотелось бежать, куда глаза глядят, но Максим не двигался с места, потому что бежать было некуда. Дождик зарядил еще ночью, небо обложили тучи, а от вчерашней удушливой жары не осталось и следа. Старые яблони в саду, опустив ветви, грустно шептались о скором конце света. Максим думал о том, что эта клятая дачная жизнь, это одиночество, когда Галина чуть свет садится в машину и уезжает на работу, а он целыми днями болтается по дому, смотрит телек или слушает радио, и не с кем словом перекинуться, скоро доведет его до какого-то дикого пещерного состояния.

Пожалуй, он научится разговаривать сам с собой, залает по собачьи или крепко подружится с соседским мальчиком, судя по одутловатому лицу, рыбьим глазам, лишенным человеческой мысли, полным дебилом и садистом. Мальчишка, вооружившись перочинным ножом, целыми днями торчал на границе двух участков, под навесом сарая, и мастерил какие-то рогатки и самопалы, а потом упражнялся в меткости, набивал руку, отстреливая воробьев и голубей. Вечерами, устав от дневных хлопот, он топил подранков в бочке с дождевой водой. Вот и сегодня с утра парень уже под навесом, терпеливо счищает бритвой серу с охотничьих спичек, ссыпает ее в ствол самопала. Видно, снова собирается на охоту. И дождь этому засранцу не помеха. Сегодня удача улыбнется, и мальчишка наконец пристрелит одичавшего кота, за которым безуспешно охотился последние дни.

Все. Надо съезжать отсюда, двигать обратно в Москву. Прятаться не от кого, прокуратуре хорошо известно, где именно Жбан залег на дно, а неприятности в делах рано или поздно кончатся, потому что на этом свете все кончается. Так и не доиграв партию, Жбан одним движением руки смахнул с доски фигуры, протянув руку, положил на колени гитару и взял несколько аккордов. «Возьмемся за руки друзья, что б не пропасть по одиночке», – пропел Жбан, перебирая струны, и поставил гитару в угол. Какого хрена тянуть кошку за хвост, жалобить самого себя. Вокруг нет никаких друзей, за руки которых можно взяться, чтобы не пропасть, разве что тот соседский мальчишка. Но протяни такому руку, он, пожалуй, ее откусит.

День обещал быть скучным и длинным, Галина вернется не раньше восьми и надо бы придумать, как убить время. Наклевывалось два варианта. Можно занять кресло у телевизора и врубить игровую. Можно надеть дождевик и отправиться на станцию за водкой. Второй вариант нравился Жбанову больше первого. Но шлепать по лужам на станцию, промокнув до нитки, удовольствия никакого. Жбан задумчиво потер ладонью подбородок, поднялся и, выйдя на крыльцо, отчаянно замахал руками, подзывая парнишку. Но мальчишка почему-то не шел. Этот дегенерат никак не мог понять, что сосед зовет именно его, хотя вокруг не было ни души.

– Эй, мальчик, – кричал Жбан. – Как там тябя… Я же к тебе обращаюсь, мальчик…