Шарль Эксбрайя - Лгуньи

— Спасибо, господин комиссар.

Когда Кабрис уже взялся за ручку двери, Оноре ему посоветовал:

— Радуйся жизни, Фред, у тебя еще несколько дней в запасе.

— Почему вы так говорите?

— Потому что с этой минуты я буду заниматься только тобой и твоими дружками, и я до вас доберусь! Твоя карьера кончена, Фред! Развлекайся, пока на свободе.

— Теперь что, принято сажать невиновных? — пробурчал Фред. — Я пока еще не в тюрьме!

— Да, ты пока еще не в тюрьме, но ты будешь там, это я тебе обещаю. И, поверь мне, на этот раз ты сядешь надолго. Я даже полагаю, что до конца своих дней. И не исключено, что палач захочет с тобой лично побеседовать как-нибудь на рассвете…

Фред вышел из здания полиции. Во рту у него пересохло. Он перебирал в памяти весь разговор с комиссаром, пытаясь понять, не сказал ли он чего-нибудь такого, чего нельзя говорить бандиту, желающему остаться на свободе.

Когда Кабрис вышел, Кастелле сказал:

— Это будет трудно, патрон.

— Ну и что? Поезжайте за Консегудом.

В воровском мире Гастон Консегуд пользовался репутацией человека хитрого и осторожного. Он никогда не ввязывался в слишком рискованные дела, особенно если они не сулили больших выгод. Он жил со своей женой Жозеттой в миленьком домике, правда, без особой роскоши, в Мон-Борон. Они вели размеренную жизнь отошедших от дел буржуа, и в этой жизни не было места никаким скандалам. Их соседи и не подозревали, сколько преступлений на совести этой, такой мирной с виду, пары и считали Консегуда коммерсантом. Кабрис и его дружки никогда не показывались на вилле «Мон репо». В случае необходимости вся банда собиралась в задней комнатке небольшого кафе на площади Гаррибальди.

С самого начала Консегуд был против операции на перевале Вильфранш. Он знал, что убийство полицейского — это самая большая глупость, которую можно совершить. Но Гастон старел, и некоторые уже всерьез поговаривали о закате его славы. А Консегуд был тщеславен!

Несмотря на советы и просьбы Жозетты, он не хотел выпускать бразды правления из своих рук. Таким образом, пытаясь сохранить свою власть, он согласился с планом Кабриса, который рвался отомстить за свою жену, а потом сам спланировал всю операцию.

Фред был не умнее своих приятелей — Эспри, Мариуса или Барнабе. Ему не хватало хладнокровия, а без этого не стать главарем. У Кабриса гнев всегда говорил громче, чем разум. Из всех этих туповатых убийц Гастон уважал только одного — Полена Кастанье, хитреца, в котором чувствовались задатки будущего босса. Везучий парень… Из-за внезапной болезни матери он не участвовал в операции на перевале Вильфранш. Это он позвонил патрону и рассказал о кровавых результатах воскресной прогулки.

Когда Гастон повесил трубку, Жозетта перепугалась, увидев взволнованное лицо мужа. Мертвенно-бледный, с посиневшими губами, он тяжело дышал.

— Гастон! — вскрикнула Жозетта.

Тяжело опираясь на стол, Консегуд хрипел:

— Мерзавцы!.. Мерзавцы!.. Мерзавцы!..

Жозетта принесла ему рюмку водки, и он залпом выпил ее.

— Скажи же мне, наконец, что случилось?

— Они всех убили!

— Они с ума сошли!

— Этот Кабрис! Я его убью когда-нибудь!

— Не говори глупостей! У тебя уже не те годы!

— Ты что, не понимаешь, что теперь вся полицейская свора накинется на нас? Я знаю Сервиона, он этого так не оставит! А все этот кретин Фред! Второго такого идиота не найти!

Жозетта была практичной женщиной. Она усадила мужа в кресло и стала его успокаивать.

— Послушай меня, Гастон… Что сделано, то сделано, и хватит причитать. Сейчас не время искать виноватых. Главное — отвести от нас удар. Я знаю тебя достаточно хорошо и уверена, что ты все продумал заранее, принял все меры предосторожности и обеспечил им алиби.

— Все утро они провели на рыбалке, а потом безвылазно сидели у Юбера.

— Хорошо. А что касается тебя самого, то нам повезло, что эти Мюграны совершенно неожиданно нагрянули к нам в гости и провели у нас почти целый день. В случае чего, они могут засвидетельствовать.

— Опасность кроется совсем не здесь!

— Я знаю. Сервион возьмет в оборот Фреда, потому что этот корсиканец засадил в тюрьму Анаис. Мозгов у Фреда действительно маловато, но он крепкий парень, и я уверена, что он не расколется. Так что забудь обо всем этом. Ты ничего не знаешь до тех пор, пока об этом не сообщат по радио или в газетах.

— Ладно.

— Ты так разволновался, это совсем не похоже на тебя, — с нежностью в голосе сказала Жозетта.

— Старею, видимо…

— Мы все стареем, бедненький мой… Но если эта идиотская история заставит тебя, наконец, полностью покончить с делами, я буду благословлять глупость Фреда.

Консегуд насупился. Рассудительность жены подействовала на него успокаивающе. Он уже не сомневался, что и сейчас выкрутится, как не раз уже выкручивался на протяжении всей своей жизни.

Убирая посуду после обеда, Жозетта сказала мужу:

— Знаешь, я одного не понимаю…

— Чего?

— Пьетрапьяна были убиты в своей лачужке на перевале Вильфранш, да?

— Да, ну и что?

— Откуда вы знали, что они там будут?

— Мы несколько дней следили за ними и знали, что в хорошую погоду по воскресеньям вся семья выезжала на перевал.

— Вся семья?

— Да. Ты к чему клонишь?

— А где была старая Базилия и трое малышей, когда Фред с приятелями устроили этот фейерверк?

— Откуда мне знать? Может, она осталась дома с детьми?

— Но обычно именно детей стараются вывезти за город… Гастон, а что, если твои болваны просто не заметили старухи с малышами, спрятавшихся где-нибудь в уголке?

— Боже мой!

— Да, вот это действительно было бы плохо!

Гастон снова вышел из себя.

— А когда я тебе говорил, что этого проклятого Фреда убить мало!..

— Ладно, ладно. Словами делу не поможешь. В конце концов, если Кабриса с компанией кто-нибудь видел, они будут в каталажке уже сегодня ночью, и тогда нам остается только надеяться, что они будут молчать.

В телевизионных новостях не упоминалось о происшествии, которое на следующее утро пресса назвала «резней на перевале Вильфранш».

Консегуд с женой уже собирались спать, когда заявились полицейские и сообщили, что комиссар Сервион желает побеседовать с Гастоном.

Как только дело приняло крутой поворот, старый пройдоха снова стал уверенным и собранным, каким был раньше. Он очень естественно разыграл удивление и поинтересовался, чем объяснить такое странное поведение полиции по отношению к мирному гражданину, давно уже отошедшему ото всех дел, хотя и прекрасно понимал, что ответа у своих «ангелов-хранителей» он не получит.

Была уже почти полночь, когда Кастелле вошел в маленькую комнатку, где Консегуд провел в тревоге более двух часов. Но если полицейские рассчитывали сломить сопротивление человека, который испытал на себе все полицейские методы, то они здорово ошиблись.