Мария Семенова - Преступление без срока давности

Наконец он припарковался у «двадцать шестой истребительной», то бишь двадцать шестой горбольницы, спокойно прошел в открытые ворота и двинулся утоптанной дорожкой к массивному кирпичному строению. В снегу у ограды кувыркался дурной от восторга ротвейлер, со стороны пандуса слышался звон металла вперемежку с матерными криками — там грузили кислородные баллоны, а двое санитаров степенно толкали каталку, на которой лежало что-то продолговатое. Дымились «беломорины» в зубах санитаров, ветер трепал пожелтевшую рвань простыни, и без слов было ясно, кого и куда волокли в этот зимний день под скрипучее пение колес.

Снегирев вдруг вспомнил клинику в Швейцарских Альпах: милые сестры с неизменной улыбкой на губах, букеты в сортирах, благоухающее ландышем белье. Сплюнув, он взялся за дверную ручку: «Ну что, есть кто живой?»

А как же, натурально присутствовали! Какая-то древняя наследница Гиппократа — уж, часом, не внучка ли? — вообще оказалась живее всех живых и, жутко напоминая завернутую в белое мумию, грозно застыла в дверях:

— Не пушшу, день нынче не приемный.

Уважив старость, Снегирев показал в улыбке все свои тридцать два парцелановых и, учитывая личный опыт, направился не в реанимацию, а в отделение торакальной хирургии. На лестнице втихаря курили выздоравливающие, гудел моторами лифт, а в воздухе носилось что-то специфическое — запахи карболки, казенной жратвы и горячее людное желание поскорее из лечебницы убраться. Не зря ведь читалось на Руси: попал в больницу, в тюрьму или в солдаты-и ты уже не человек.

Завотделением была красивой теткой бальзаковского возраста. Глаза у нее были усталые, а светилось в них горячее желание как-нибудь дотянуть до пенсии и заняться воспитанием горячо любимой единственной внучки. Чтобы не видеть всего этого бардака — ни лекарств, ни зарплаты вовремя, да и что это за зарплата-то? Ничего — одна бесконечная писанина да веселые тараканы, которых извести нечем…

— Чем могу?

Ей хватило одного только взгляда, чтобы ни о чем другом Снегирева не спрашивать, и вскоре бородатый, похожий на козла тощий белохалатник — лечащий врач — препроводил визитера в четырехместную палату:

— Вон там, у окна. И пожалуйста, недолго, он еще слаб.

В палате было невесело. Двое Теминых соседей спали, тяжело дыша и дергаясь во сне. Третий был поглощен процедурой общения с уткой и на появление постороннего отреагировал слабо. Пахло лекарствами, мочой и немытым человеческим телом.

Сам Тема лежал на спине и наблюдал, как едва различимый самолет чертил молочную полосу в начинавшем темнеть небе. На его лице застыла скука, карие глаза ввалились, а кожа имела землисто-серый оттенок, — понятное дело, общение с пээмом здоровья не прибавляет. А вообще-то Тема был высоким широкоплечим молодцом, очень крепким и весьма, между прочим, в себе уверенным. Заметив постороннего, он живо оторвался от созерцания небесных сфер и посмотрел на визитера с интересом — как-никак, что-то новое в унылой монотонности больничных буден! К интересу, впрочем, примешивалась явственная опаска.

— Минздрав рекомендует: если вам не нравится дырка в легком, жуйте гранаты. — Снегирев засунул в тумбочку объемистый пакет с дарами юга и, вспомнив кое-какие факты из собственной биографии, улыбнулся одними губами. — Жизнью проверено.

— Спасибо, благодетель. — (Вторая пуля угодила Теме в бедро, и, судя по всему, ранение было тяжелым.) — А вы кто, мент? Так ваши уже таскались сюда — страшно переживали, стану писать заяву или нет. Пусть не дергаются… не помню я ничего.

— Да нет, наших еще здесь не было. — Снегирев опять усмехнулся. Он — медведь-шатун. Волк без стаи. Скунс-одиночка.

Интересно, в природе бывает так? Он покачал головой и, прищурившись, заглянул Теме в глаза:

— А вот скажи… что, хотел бы с Иркой своей потрахаться?

Тот затрепетал от ярости, но, помня о простреленном легком, сдержался и отозвался вполне миролюбиво:

— А что нужно для этого?

Однако скулы его заходили, а в глазах зажглись огоньки бешенства, и, чтобы внести ясность, Снегирев широко улыбнулся:

— Найти ее помоги.

— Так она что, не у вас? — Еще не совсем понимая, откуда дует ветер, Тема сделал недоуменное лицо и как-то по-особому глянул на собеседника: — Если вы не мент… и не из этих сволочей… кто же тогда?

— А разве Ира не рассказывала обо мне? Ну что за молодежь! Я ей навроде как дядя. — Снегирев удивленно округлил глаза и тут же лукаво сощурился. — Вот она, память девичья. Ты сам-то, случаем, не забыл, с кем хотел разобраться вместе с Мамонтом в «Эльдорадо»? Я его, кстати, видел на днях в «Забаве»… Привет тебе передавал пламенный и революционный.

— Дядя, значит. — Тема вдруг принялся давиться воздухом, что, вероятно, означало громкий смех, и было неясно, то ли он обрадован встречей с потенциальным родственником, то ли ему просто смешно. — Так вот, дядя, отыскался половой страдалец один. Чмо еще то, а на футболке у него залипуха — «Дядя Терминатора»…

Тем вечером в «Эльдорадо» он на Ирку глаз положил, но они вместе с Ленкой длинной меня и Мамонта ждали, а потому, естественно, ухажера обломали. Только он оказался душный такой, пристал как банный лист к жопе и, даже когда отшили его, продолжал волочиться следом. И вот этот засранец, — Тема даже скривился от отвращения, и его пальцы сжались в кулаки, — усек, как в баре какой-то мэн принялся Ленку с Иркой кадрить, выставляться на бухало и в конце концов их на обалденной иномарке увез. Причем, говорит, были они совсем никакие. То ли пьяные в умат, то ли здорово вмазавшиеся…

— Слушай, а почему он тебе рассказал все это? — Снегирев уже примерно ситуацию прокачал и просто хотел проверить некоторые свои мысли. — Ведь не просто же так?

— Ну, во-первых, девчонкам насрать хотел, а потом я его весь вечер коньяком накачивал. — Тема пожал плечами и уточнил: — Там же, в гадюшнике… в «Эльдорадо». А потом стал доставать вопросами бармена. Теперь понимаю, что сделал глупость страшную, да только тогда я ни о чем не думал — был на взводе. Ну а бармен, заявив, что он не при делах, выслал меня на хрен, вот я и решил с ним разобраться — наверняка он, сука, что-то знает.

— Так, повторим для дураков. — Снегирев сделался задумчив, он заметил, что ближайший из обитателей палаты проснулся, и понизил голос: — Значит, после того как барышни пропали, ты несколько дней светился в дискотеке, доставал всех вопросами, потом целый вечер поил этого чмошника своего и наконец начал наезжать на бармена, я правильно излагаю?

— Точно. — Тема к категории дураков явно не относился, и ему было стыдно. — Я же говорю, на взводе был — Ирка-то беременная, на втором месяце.

— С чем и поздравляю. — Снегирев расплылся в улыбке и начал прощаться. — Ну и ладно. У тебя как с памятью-то? — Он твердо посмотрел Теме в глаза и поднялся. — Не забудешь, что молчание золото?