Мария Семенова - Преступление без срока давности

— Какой-то он малахольный, этот ваш бог. — Советский гость внезапно с видимым облегчением рассмеялся и вытащил из гущи ячменной каши кусочек мяса. — Что ж это он просит только «мерседес» стоимостью в миллион долларов? Почему не «роллс-ройс», «серебряный дух»? — Он ловко скатал из кускуса шарик и, поставив ладонь вертикально, затолкал его большим пальцем в рот. — Ладно, пусть сидит в своем вулкане спокойно. Будет ему убийца великого воина Ингози, со всеми своими потрохами. — Он поймал недоуменный взгляд Йоханнеса Лепето и криво усмехнулся. — В чем основа нашей политики? Искренность и открытость. Надо вам для построения социализма чью-нибудь голову? Получите. А уж если пошли к коммунизму, то не дай вам Бог остановиться, иначе можете потерять свою. Обратной дороги нет. — Не сдержавшись, он рыгнул и обоими глазами подмигнул президенту. — Ни для кого, уважаемый доктор, ни для кого…

«Приветствую вас, Аналитик! Чует мое сердце, что вы добыли нечто конкретное по интересующему меня вопросу».

«Здравствуйте, дорогой друг! У вас прямо-таки вещий дар; действительно, по каналу ФСБ удалось получить кое-какую конкретику. Итак, когда в 1985 году в Республике Серебряный Берег были обнаружены запасы урансодержащего сырья, имеющие стратегическое значение, советские спецслужбы затеяли крупномасштабную акцию под кодовым названием „Реверс“, имевшую целью переориентировать республику на путь строительства социализма. Отвечал за проведение операции полковник КГБ Шагаев, однако наступившие в СССР перестроечные процессы не позволили успешно завершить ее, то есть обещанная военная и материальная помощь не была оказана. В настоящее время Республика Серебряный Берег имеет явную прокапиталистическую ориентацию и является сырьевым придатком американской атомной промышленности…»

— Гроб, говорят, делали в Америке. — Пиновская отхлебнула глоток кофе и поморщилась: — Что-то не нравится мне этот «нового дня глоток», «Чибо» куда как лучше.

Плещеев, любивший чай, промолчал, а забывший очки Дубинин шагнул к телевизору и подслеповато прищурился:

— Да, сыграть в такой ящик было бы неплохо.

— Пока что-то и в такой не очень хочется. — Лоскутков пожал плечами и широко улыбнулся. — Осаф Александрович, прошу не обобщать.

Гроб действительно поражал воображение — полированное черное дерево, благородная позолоченная бронза, и на этом, и на том свете всем сразу становилось ясно, что давший дуба был человеком непростым. Это полностью соответствовало истине — на экране телевизора присыпали ушедшего во цвете лет парламентария Шагаева. В довершение ко всем прочим талантам, у Кефирыча, как выяснилось,

имелся дар кинематографиста, и, почтив своим присутствием депутатовы похороны, он умудрился сбацать целую кладбищенскую драму — длинный кортеж иномарок, заунывный вой клаксонов, скорбные лица соратников. Слезы, сопли, страшные проклятия подлым убийцам, поминки на двести человек. Наезд, отъезд, крупный план, общий. В ресторацию Кефирыча не пустили, и процесс поминания был запечатлен в своей финальной фазе: отдающие честь отставные полковники в фуражках швейцаров, красные от выпитого хари законодателей, блеск бриллиантов в ушах их спутниц. Снова наезд, отъезд, крупный план, общий.

Полезная это вещь, видеокамера с шестидесятичетырехкратным увеличением изображения.

— Ну и какое же будет резюме? — Плещеев досмотрел до конца и заварил себе пакетик ежевичного «Пиквика». — Какие мысли, коллеги?

— Кефирычу надо «Оскара» дать, — Пиновская развернула ромовый батончик и осторожно, чтобы не испачкать блузку, откусила, — а большинству актеров — лет по десять, с конфискацией. Думаю, будет в самый раз…

— А вы заметили, что между дедом и родителем покойного черная кошка пробежала? — Дубинин отмотал пленку, и гроб на экране стали грузить в могилу по новой. — Смотрите, держатся порознь, друг на друга не смотрят. А кроме того, и органолептически ведут себя совершенно различно — один вполне естествен, другой как бы играет роль.

Действительно, крепкий белобородый старец, больше похожий на библейского патриарха, вовсю заливался безутешными слезами, в то время как отец депутата хоть и изображал скорбь, но на самом деле, похоже, не очень-то убивался по единственному сыну. Истолковать его поведение железной выдержкой и чекистской закваской было трудно, и объяснение здесь, видимо, заключалось в другом.

«Ага, наверняка он знает нечто неизвестное остальным, но деду об этом не говорит». Плещеев даже привстал от внезапной догадки и повернулся к Лоскуткову:

— Саша, нужны все телефонные разговоры бородатого, займись этим немедленно. Хорошо бы, конечно, и генерала послушать, но, думаю, не получится, на лоха он не похож. Все, по коням.

Оставшись один, он допил остывший чай и внезапно усмехнулся: как это говорят англичане? Зачем раскачивать лодку, в которой плывешь? Да еще переть поперек течения? Один раз уже получил по башке, и все неймется? Может, хрен с ним, с генералом, вон сколько всякой сволочи вокруг — непочатый край работы, только успевай спускать курок…

«Вот так и плывем всю жизнь, как дерьмо, по течению».

Плещеев вдруг вспомнил обгоревший до костей хрусталевский труп, обугленные собачьи тела и почувствовал, как неизъяснимое бешенство охватывает его. Совсем такое же, как давным-давно в выжженных солнцем песках, когда под градом вражеских пуль не было возможности поднять голову.

— Посмотришь на тебя, Лексеич, соплей перешибить можно, а такой удар. У тебя там что в кулаках — железки зажаты? — Серега Прохоров, по кличке Тормоз, стянул с ладоней боксерские лапы и энергично потряс кистями в воздухе. — Пакши даже болят, убьешь ведь однажды!

— Ну это навряд ли, в перчатках-то. — Снегирев сбросил с рук «блинчики» и, сделав переворот вперед, начал заминаться. — Хватит на сегодня, наломались.

Вышел на шпагат, потянулся и, сбрасывая напряжение с мышц, пару минут повисел на перекладине — худой, жилистый, словно сплетенный из тугих нейлоновых канатов. Мягко, как кот, приземлился на пол и, попрыгав раунд через скакалку, наконец-таки отправился париться.

Здешняя сауна не впечатляла: вроде бы жаркая, но обшитая не осиной, а сосной, и воздух в ней был тяжел от запаха смолы. «Какие мелочи, Зизи». Снегирев отважно окунулся в раскаленное марево, подложил под зад, чтобы не обжечь кое-чего, полотенце и общался с горячим воздухом до красноты, пока все тело не покрыл обильный пот. «Ну и Ташкент!» Хлопнув тяжелой дверью, он выскочил пробкой под душ и, растеревшись махровым полотенцем, принялся распивать, с сахаром и лимончиком, чаи в гордом одиночестве — мастера-кикбоксеры готовились к турниру и, не вылезая из ринга, пахали до седьмого пота. После второй чашки, когда полегчало, Снегирев оделся и, повесив на плечо спортивную сумку, направился к выходу: