Мария Семенова - Преступление без срока давности

Убедившись, что процесс пошел, он одобрительно хмыкнул и, скрипя рассохшимися половицами, двинулся коридором на кухню.

Так было всегда: когда-то люди кучковались у костров, позднее — собирались приятным обществом у пламени каминов, а нынче их влечет к многоконфорочному чуду техники, уставленному емкостями с дымящимся жоревом. Одним словом, народу на кухне было не протолкнуться. Тихо кипел приготовляемый на неделю вперед фирменный, из китайской тушенки, борщ Вити Новомосковских, в воздухе стоял чад от подгоревшего и потому не съеденного Тарасом Кораблевым омлета, а Гриша Борисов, возмутившись рекламой про сваренного не по-нашему «Мишутку», кипятил, как истинный патриот, банку российской сгущенки и вел разговоры о месте интеллигенции в период демократических реформ. На интеллигенцию, а тем более в период демократии, всем было начхать, и поэтому оратору внимал лишь вежливо Урчащий Пантрик, который с умильной мордой распластался на столе и ждал момента, чтобы упереть хозяйскую тушенку.

— Алеша, скушаете горбушку? — Заметив квартиранта, тетя Фира перестала на время лепить пельмени и до краев наполнила тарелку дымящейся похлебкой из индюшачьих потрохов с морковью и перцем, приговаривая: — Первое дело для желудка — это суп.

— Пахнет очень вкусно. — Сглотнув слюну, Снегирев благодарно посмотрел на кормилицу и с хрустом впился зубами в хлебную корку, а впавший в ораторский раж Гриша Борисов сразу же придвинулся к нему:

— Вы не можете равнодушно пройти мимо, Алексей Алексеевич. За идею демократии страдают лучшие люди, цвет нации, интеллигенты до корня волос. Вот только что передали по радио, погиб ответственный работник мэрии, принял мученическую смерть ради становления новой жизни. Мы, российские интеллигенты, — Гриша постучал себя кулачком по груди и поправил на веснушчатом курносом носу очки, — мы все обречены нести свой крест на голгофу радикальных перемен, но наши дети, надеюсь…

В это время послышался смачный хлопок, заполошно взвыли несчастные, оказавшиеся в опасной близости от кастрюли оратора, а исчадие кошачьего ада — колченогий паршивец Пантрик свистнул-таки под шумок двести граммов полукопченой «краковской» колбасы. Оказалось, что российские интеллигенты умеют не только говорить, но и конкретным делом активно вмешиваться в окружающую жизнь. Обуреваемый ораторским экстазом, интеллигент Борисов, например, и думать забыл о своей кастрюле со сгущенкой, пробудив тем самым стихию, мирно дремавшую в недрах продукта. В действие вступили фундаментальные законы физики — вода испарилась, жестянка нагрелась и, разорвавшись не хуже гранаты, щедро оросила содержимым все окружающее. Ужасно липким, плохо смываемым, цветом и консистенцией неотличимо напоминающим утреннее Рексово дерьмо. А главное, обжигающе горячим…

Взвизгнула уделанная с ног до головы Таня Дергункова, Тарас Кораблев сделался похожим на мавра, а Витя Новомосковских, чей новый халат стал расцветкой напоминать шкуру гиены, вдруг истерически расхохоталась и указала половником на огромное, по виду говенное, пятно на потолке:

— Мишутка… мать!

Меньше всего продукта досталось Снегиреву с тетей Фирой — его заслонил спиной российский интеллигент, а Эсфирь Самуиловна как раз на момент взрыва отошла к холодильнику и отделалась испачканным рукавом.

— Сука, урою! — заорал Тарас Кораблев, когда шок первых впечатлений прошел и загорелись болью скулы. Он ухватил Борисова за грудки и с легкостью Шварценеггера поднял в воздух. — Я тебе покажу, лидер, голгофу!

— Кастрировать гада. — Витя Новомосковских горестно посмотрела на свой подол и устремилась к раковине. — Олька ему живенько даст семейный уют!

— Тетя Фира, спасибо, из индюшатины особенно вкусно. — Невозмутимо хлебавший суп Снегирев доел последнюю ложку и, отказавшись от пельменей, ласково улыбнулся Кораблеву: — А говорят, плохо живем. У них в грязи бьются, а у нас в сгущенке. Ну все, брек! Забыл, что вы в разных весовых категориях?

— Катись, интеллигент. — Тарас отпустил свою жертву, и та, всем видом выражая готовность и впредь страдать на благо отечества, удалилась — руки в карманы.

Страсти постепенно улеглись. Пострадавшие смыли сгущенку с пораженных мест, на кухне появилась Оля Борисова и начала подтирать за супругом, а тетя Фира достала ужасно дорогое, присланное Софочкой оливковое масло и стала пользовать им страждущих: при ожогах, говорят, нет лучше средства.

— Кыш, падла фекальная. — Снегирев согнал наглую зеленую цокотуху с налитого в блюдечко варенья и принялся пить чай, а тем временем напутствия в адрес интеллигенции, выраженные в сугубо расейской форме, поутихли, откуда-то выполз обожравшийся Пантрик, и воцарилась гармония. Однако, как показало дальнейшее, ненадолго, — видимо, уж день выдался такой сволочной.

Снегирев даже не успел долить себе заварки, как из коридора послышался звук шагов, перемежаемый громкими криками, и в сопровождении Юрасика появился господин Новомосковских. Он был зол как черт и, заметив свою благоверную, с грозным видом приблизился к ней:

— Пожрать есть чего? А то мы пиво пить сядем. — В предвкушении полудюжины «Невского оригинального» он сделал мощное глотательное движение.

— Ты это откуда такой наскипидаренный? — Воспоминания о погубленном халате были еще свежи, и Витя прищурилась на супруга, как потревоженная пантера: — Прищемил чего-нибудь в дверях? Так не печалься, невелика потеря…

— Нишкни у меня, стервоза. — Набычившись, Валя Новомосковских сделался мрачен как туча, однако от неприятной темы тут же ушел. — Будешь тут наскипидарен. От бомжей прохода не стало, достали, сволочи. — Сморщившись, понюхал борщ, посмотрел, ища поддержку в лицах окружающих, и мысль свою продолжил: — Едем мы с Юрасиком спокойно по Кирочной, скорость шестьдесят, никого не трогаем. Вдруг уже на подходе к дому — пожалуйста: появляется чувырла. Грязная как свинья, одета в драную кацавейку и явно не в себе. То ли обкуренная, то ли бухая, хрен ее разберет, только по сторонам не смотрит, а бредет, уставившись в землю, прямо на проезжую часть. Прям мне под колеса! — Валя изобразил ситуацию руками и вытер покрасневший от волнения нос. — Я по тормозам, дорога, блин, мокрая, ну и натурально шваркнул эту бомжовку в окорок. Не сильно. Меня чуть кондратий не хватил, из машины вылезти не могу — вдруг, думаю, с концами, а ей, суке, хоть бы что: встала и похромала дальше, только за жопу держится. И самое интересное, поковыляла-то она куда? — Валя выдержал эффектную паузу и внезапно разъярился: — В нашу парадную, едрена вошь, в подвале, оказывается, у нас обретается. Ну я устрою ей веселую жизнь…