Мария Семенова - Преступление без срока давности

«Ладно, это мы еще посмотрим». Мочегон переложил ствол из кобуры в карман и, легко напросившись в попутчики к патлато-мохнорылому очкарику в микроавтобус «додж», скоро уже мчался по направлению к центру. Настроеньице было у него, как у проголодавшегося бенгальского тигра, по следу которого идут охотники.

«Какой мудак придумал, что реклама — это двигатель торговли? — Ефим Михайлович Лукин почесал лобастую, в мелких угольно-черных завитушках голову и сквозь стекло „хамелеон“ глянул на засранную донельзя Неву: — Ни хрена подобного, двигатель торговли — это здоровая, активная конкуренция во всех ее проявлениях. Ну и галоша». — Заметив на водной глади уныло тащившийся катерок, он сразу вспомнил о своем собственном двенадцатиместном, оборудованном трехсотсильным «Меркурием», и, презрительно ухмыльнувшись, утопил кнопку селектора:

— Леша, придет парень, рыжий такой, со сломанным носом, пропусти.

— Есть, Ефим Михайлович, — отозвался бригадир охранников, в прошлом ни больше ни меньше командир штурмового взвода спецмоточасти милиции. — Предупрежу вас звонком.

— Ладно, ладно. — Господин Лукин отключился и, потерев в целях гигиены одну ладонь о другую, принялся грызть соленые фисташки, которые весьма уважал. «Школа бальных танцев Соломона Клярэ. Школа бальных танцев, вам говорят…»

Строго говоря, никакой он был не Лукин и даже не Михайлович, а настоящим, данным при рождении, у него осталось только имя — Ефим, Ефимчик, Фимочка… Сорок лет назад он родился в счастливой советской семье, где папа был евреем со знаком качества, а мама наполовину русской, и до шестнадцати годов звался Ефимом Менделевичем Зильберштейном.

А между тем настало лихолетье, возник вопрос — быть или остаться, и, получая паспорт, Ефимчик взял на всякий случай материнскую фамилию заодно с национальностью, до кучи поменяв и отчество. Теперь, правда, это не имело никакого значения, он уже давно гражданин Израиля, даром что когда-то ходил в русских.

А вот брат Зяма, помнится, ничего, кроме размеров члена, менять не стал и с папашкой на пару двинул за кордон, и, если бы не он, неизвестно еще, кем Ефим Михайлович был бы нынче. А так он президент компании «Гранат», дочерней фирмы израильского предприятия «Мерива», входящего, по слухам, в Алмазный синдикат. Да, до небесной высоты допер брат Зяма, круче, пожалуй, некуда, и, спрашивается, благодаря чему? Начиналось-то ведь все с «Торпеды» — горсточки брюликов, которую папашка приволок на историческую родину в собственной заднице, ну пахота до седьмого пота, ну стечение обстоятельств, однако дело было, видимо, в другом. В чем конкретно, Ефим Михайлович не знал, единственно только слышал однажды, как Зяма заикнулся о своих друзьях, которые круче крыши, и тут же, спохватившись, заткнулся. А ведь братья они родные, одна кровь, одни деньги крутят…

«Кавалеры приглашают дамов. Там, где брошка, там, кажется, перед…»

Фыркнув, господин Лукин зашуршал пустым пакетом из-под фисташек, открыл было новый, но едва пустил в ход челюсти, как проснувшийся селектор возвестил:

— Ефим Михайлович, к вам этот рыжий, со шнобелем.

— Понял, хорошо.

Тем временем в дверь кабинета постучали, и, кинув в рот орешек, Лукин дистанционно открыл электромагнитный замок:

— Заходи, Хрящ, — а сам не смог удержаться от ухмылки: активная конкуренция, вот она, самая что ни на есть…

— Здравствуйте, Ефим Михайлович. — Помимо носа, у визитера была повреждена челюсть, и говорил он невнятно, почти не раскрывая рта. — Такое дело, по-моему, есть что-то интересное.

Несмотря на дебильную внешность, рыжий Хрящ был далеко не дурак и, совмещая приятное с полезным, хлебал сразу из двух кормушек: работая на Бульдога, стучал на него же Лукину.

— Ты садись давай. — Лукин шмякнул пакет с орехами на кресло и приглашающе махнул рукой: — Кушай фисташки и рассказывай.

— Спасибо, Ефим Михайлович. — Хрящ опустил свой зад на черную кожу и, не смущаясь, занялся продуктом. — А история, значит, вот какая, — начал он; утерев расплющенный нос, посмотрел на палец и сдержанно рыгнул. — Есть у меня корешок один, Ведерников Андрюха, вместе пайку хавали. И вот звонит он мне третьего дня и просит пристроить штуковину одну, доставшуюся от деда. Я и состыковал его с Бульдогом, — известное дело, барыга авторитетный. А тот как увидел лоханку эту, портсигар то есть, так сразу на жопу и сел — харя вытянулась, глаза сверкают, а руками ее так и мацает. Потом чего только не делал. В лупу смотрел, а затем сдернул со стены шпагу, начал крышку царапать, только даже метки не осталось, и я по вывеске Бульдога понял, что штуковина эта редкая и цены немалой. Андрюхе он помочь пообещал, а когда тот отчалил, все его координаты срисовал и потом целый вечер страницами шуршал. Я ради интереса посмотрел: мусолил он каталог пропавших царских ценностей, толстый такой…

— Ну, ну. — Президент сделал равнодушное лицо и, закурив ментоловый «Море», неторопливо выпустил тонкую струйку дыма. — Давай-ка об этом портсигаре поподробнее. За отдельную плату.

— Что за вопрос, Ефим Михайлович.

Пока рассказчик, помогая себе руками, напрягал извилины и голосовые связки, Лукин повернулся к компьютеру, привычно тронул пальцами клавиатуру и развернул шикарный, на жидких кристаллах монитор:

— Не этот, случаем, портсигар?

— Он, в натуре. — Придвинувшись, Хрящ едва не уперся шнобелем в экологически безопасный экран и восторженна оскалился: — И образина царская такая же, чиль-в-чиль.

— Ладно, молодец, возьми с полки пирожок.

Послышался приятный шелест баксов, глаза доносчика ожили, и, распрощавшись с ним, Лукин в который уже раз самодовольно ухмыльнулся: «Конкуренция, чтоб я так жил…»

Однако тут же он сделался серьезен, напористо вошел в Интернет и при посредстве специального кода отправил брату в Тель-Авив подробную электронную депешу — булатный портсигар Николая Второго того заслуживал. Открыл новый — ну не доедать же после Хряща! — пакет фисташек, передумал и, посмотрев на «Ролекс», приказал везти себя в еврейский ресторан «У Хаима» — пользовать фаршированного карпа, такого нежного, что есть его полагалось с костями.

Ответ из Земли обетованной пришел под вечер, причем такой, что Ефим Михайлович не мог заснуть всю ночь. Тяжело вздыхая, он ворочался, без нужды беспокоил супругу и задремал лишь под утро. И во сне сразу же увидел Зяму.

— Если ты мне брат, — тот был необыкновенно серьезен и пристально смотрел Лукину в глаза, — сделай так, чтобы о портсигаре знали только трое: ты, я и его теперешний хозяин. А потом, если хочешь жить, забудь о нем…

Несмотря на раннее утро, в воздухе уже разливалось душное марево. Что ни говори, нынешнее лето выдалось как никогда жарким, — видимо, не врали очкастые умники, что , идет всеобщее потепление. Да и вообще в природе творится черт знает что — горят леса на границе с Мексикой, торнадо бушует в Канзасе, где-нибудь обязательно то ураган, то засуха, то ливень. Ладно еще, что неделя заканчивалась и в предвкушении уик-энда можно было забыть об этих ужасах и думать о предстоящей расслабухе, — плевать, после нас хоть потоп.