Дик Фрэнсис - Рефлекс змеи (Отражение)

— Нет. Можешь не волноваться. Он хочет победы Шарпенера, потому можешь скакать как обычно. Только не геройствуй. Понял? Ты будешь присматривать за Шарпенером, или я с тебя шкуру спущу. Приведи его назад целым и невредимым.

Я кивнул, спрятав улыбку. Он еще раз хмуро глянул на меня и ушел.

— Говоря по чести, Филип, — сказал Стив Миллес, идя за мной, — он обращается с тобой, как с дерьмом.

— Нет. Не совсем.

— Я не стал бы такого терпеть.

По горячей воинственности на слишком юном лице я понял: он не знает, что порой под грубой видимостью таятся очень теплые отношения.

— Ладно, удачи тебе, — безразлично сказал я, а он ответил “спасибо” и пошел в весовую. “Он никогда не станет похожим на отца, — подумал я. — Никогда не будет таким проницательным, таким изобретательным, таким безжалостным и злобным”.

Я пошел следом за Стивом, переоделся в цвета Виктора Бриггза, чувствуя, как ноют следы внимания “братьев”. Да ничего страшного. Мелочи жизни. Я надеялся, что не случилось ничего особо серьезного, что могло бы повлиять на мою езду.

Когда я вышел наружу, рядом громко разговаривали Элджин Йаксли и Барт Андерфилд, хлопая друг друга по плечам. Похоже, они были слегка навеселе. Элджин Йаксли отвалил и удалился, а Барт, повернувшись, с совершенным отсутствием координации врезался прямо в меня.

— Привет, — сказал он, рыгнув перегаром. — Ты узнаешь первым. Элджин купил еще несколько лошадей. Они будут у меня, конечно же. Мы поставим Ламборн на уши. Все на скачках встанут на уши. — Он покровительственно глянул на меня. — Элджин — прямо генератор идей.

— Да уж, — холодно ответил я.

Барт вспомнил, что не слишком любит меня, и понес свои добрые новости другому, более охочему до слухов. Я стоял и смотрел ему вслед, думая, что Элджин Йаксли больше никогда не застрелит лошадь ради страховки. Ни одна страховая компания не потерпит этого дважды. Но Элджин Йаксли считает, что его за руку не поймали... да и люди не меняются. Если уж кто однажды пошел на подлог, то пойдет и еще раз. Мне не понравилось, что Элджин Йаксли снова стал генерировать идеи.

Старая дилемма стояла по-прежнему. Если я передам полиции или страховой компании подтверждение подлога, совершенного Элджином Йаксли, то мне придется рассказать, откуда я взял снимки. От Джорджа Миллеса... который писал письма с угрозами. Джордж Миллес, муж Мэри, которая выбиралась, опираясь на слабые руки, из обломков своей жизни. Если правосудие состоит в том, чтобы еще глубже сбросить ее в бездну рвущего душу ничтожества, то пусть оно подождет.

Шарпенер скакал в третьем заезде. Не самое великое событие этого дня — не то что четвертый заезд на Золотой кубок, спонсированный производителем бренди, а просто почтенные двухмильные скачки. Шарпенер стал фаворитом из-за своей победы в Кемптоне, и с такой же жизнерадостностью он прошел большую часть ньюберийского длинного овала четвертым. У третьего от конца препятствия мы были третьими, у второго от конца — вторыми и вырвались вперед на последнем. Я понукал его и пятками, и так, и, Господи, думал я, мне бы сейчас те силы, что я растратил в драке в Хорли...

Шарпенер победил, а я выдохся, что было просто нелепо. Гарольд, сияя, смотрел, как я неуклюже вожусь с застежками сбруи в загоне для победителей. Лошадь, топая копытом, чуть не сбила меня с ног.

— Ты ведь только две мили скакал, — сказал Гарольд. — Что за чертовщина с тобой творится?

Я расстегнул застежки и стащил седло, и ощутил, как мои руки снова наливаются силой. Я усмехнулся Гарольду и сказал:

— Ничего... Это был чертовски славный заезд. Я в прекрасной форме.

— Ага, в прекрасной форме. Оно и видно, что ты того гляди сдохнешь. Ты победил. На любых скачках, которые ты выигрываешь, ты в чертовски прекрасной форме.

Я пошел взвешиваться, оставив его в кругу спортивных репортеров и сбежавшихся с поздравлениями людей. Пока я сидел на лавке у своей вешалки, ожидая, когда вернутся силы, чтобы добрести назад, я решил, что буду делать с Элджином Йаксли.

В последние две недели я прибрел привычку брать с собой в машину не только две мои любимые фотокамеры, но и фотографии, которые держал на всякий случай. Там были копии снимков Лэнса Киншипа, хотя он сам и не появлялся, и те четыре фотографии, что касались Элджина Йаксли. Сразу после большого заезда я вышел и принес их.

Вторая лошадь, на которой я должен был выступать, считалась новичком в скачках с препятствиями и скакала в последнем заезде. Поскольку участников заезда для новичков было так много, что пришлось разбить их на две группы, последний заезд в тот день был седьмым, а не шестым. Это давало мне дополнительное время, которого как раз хватало на то, что я задумал.

Найти Элджина Йаксли было не так уж и трудно, сложнее было оттащить его от Барта Андерфилда.

— Могу ли я минуточку поговорить с вами? — сказал я Йаксли.

— Ты не скачешь на наших лошадях, — начальственно заявил Барт. — Потому не трать время и не проси.

— Можешь оставить их себе, — сказал я.

— Тогда чего тебе надо?

— Я хочу передать мистеру Йаксли весточку. — Я повернулся к Йаксли. — Это частное послание, только для ваших ушей.

— Ладно, ладно, — нетерпеливо сказал он. — Подожди меня в баре, Барт.

Барт что-то рычал и упирался, но наконец ушел.

— Лучше нам отойти туда, — сказал я Элджину Йаксли, кивнув на пятачок травы у входа, подальше от огромной толпы народу, у которых ушки на макушке и глаза любопытные. — Вам не захотелось бы, чтобы нас кто-то услышал.

— Что это все за чертовщина? — сердито спросил он.

— Послание от Джорджа Миллеса, — сказал я.

Его острое лицо напряглось. Маленькие усики встопорщились. Самодовольное выражение сменилось ярко выраженным паническим страхом.

— У меня тут кое-какие фотографии, — сказал я, — которые вам захотелось бы посмотреть.

Я отдал ему картонный пакет. “Второй раз, — подумал я, — наносить удар куда проще. Может, я просто огрубел душой... или просто мне не нравится Элджин Йаксли”. Я безо всякой жалости смотрел, как он вскрывает конверт.

Сначала он побледнел, потом побагровел, и крупные капли пота пузырями вспухли на его лбу. Он просмотрел все четыре фотографии и обнаружил там всю историю — встречу в кафе, два письму Джорджа и убийственную записку фермера Дэвида Паркера. Он поднял на меня больные, недоверчивые глаза. Голос его не слушался.

— Не торопитесь, — сказал я. — Я так и знал, что это окажется для вас потрясением.

Он зашевелил губами, словно упражнялся, но не сумел произнести ни слова.

— Любое количеств копий, — сказал я, — может быть отправлено в страховую компанию, полицию и так далее.

Он издал сдавленный стон.