Дик Фрэнсис - Бурный финиш

— О господи! — обеспокоенно воскликнула она. — Но с ним ничего не случилось?

— Думаю, что нет, но вы мне все-таки дайте знать.

— Конечно-конечно. Господи, что он задумал?

Я и сам хотел знать, что он задумал, и спросил, не знает ли она фамилию и адрес его кузена.

Она тотчас же удовлетворила мое любопытство:

— Это сын моей бедной покойной сестры. Но он человек с характером. У нас с ним сложные отношения, не то что с Саймоном. Саймон проводил у меня много времени в детстве, когда у меня был магазин в поселке. Он никогда не забывает про мой день рождения и всегда что-нибудь дарит. — Она гордо обвела взглядом свои владения. — У меня ведь только пенсия по старости, ну и кое-какие сбережения, и лишь Саймон меня не забывает. У меня есть еще две дочери, но одна вышла замуж и уехала в Канаду, а у другой и своих хлопот хватает. Последние три года Саймон дарил мне на день рождения по сто фунтов. Ну, что вы на это скажете?

«Просто великолепно. Триста фунтов денег налогоплательщиков. Метод Робин Гуда».

— Значит, вы мне дадите знать? — повторил я, поворачиваясь, чтобы уйти.

Она, скрипя корсетом, обогнала меня и открыла дверь на улицу. В прихожей висели другие таблички с потускневшими нравоучениями. «Подберешь булавку с пола — будешь ты богатым скоро, если ж на полу оставишь — жалким нищим, значит, станешь».

Вот откуда, выходит, у Саймона страсть к подбиранию булавок, подумал я. Это ему запомнилось с детства. Умирать в нищете он явно не хотел.

Кузен-соучастник имел ферму в Эссексе, недалеко от Кембриджского аэропорта, но до Гатвика далековато. Мне, впрочем, сразу стало ясно, что на его помощь рассчитывать не приходится.

— Ну да, — ворчал он, — ты, значит, тот самый сукин сын, что расстроил нам все дело? Вот что я тебе скажу: больше не суй свой нос, куда не просят, и держись от нас подальше. А где теперь Саймон, не твоего ума дело.

— Если, на ваш взгляд, мне следует обратиться в полицию, — кротко заметил я, — то мне, конечно, ничего другого не остается...

Его и без того красное лицо сделалось и совсем багровым. Крупный багроволицый человек в хаки и резиновых сапогах заполнял собой все пространство небольшого дворика. В нем боролись желание послать меня куда подальше и боязнь последствий, если я туда отправлюсь. В конце концов победило благоразумие.

— Ну ладно. Я не знаю, где он. Я не вру. Он не сказал мне, что едет, и я не знаю, когда он вернется.

Я уныло отправился домой в Бедфордшир. Величие старого дома постепенно надвигалось на меня, пока я медленно подъезжал к особняку по длинной аллее. История в камне. Родовое гнездо Креганов. Граф на графе. Жили тут с тех времен, когда один пират привез испанское золото королеве Бесс. Теперь не стало моего отца, и мне нужно было лишь войти туда и почувствовать тяжесть фамильных цепей.

Я затормозил перед домом и, вместо того чтобы, как обычно, проехать к гаражу, стал оглядывать то, что унаследовал. Что и говорить, в массивном фасаде с колоннами и фонтаном, в каменных ступенях, с двух сторон поднимавшихся ко входу, была своя красота. Но несмотря на внешнюю внушительность, жучки ели крышу, в длинных коридорах гуляли сквозняки, кухни были в подвале, а двадцать спален истлевали в прах. Только мультимиллионер мог позволить себе содержать особняк как подобает, заполняя его слугами и гостями, ну а я после всех поминальных торжеств вряд ли сумею отыскать хотя бы ящик шампанского — прожорливая толпа выпила столько, что на эти деньги можно было бы содержать дом не один месяц...

Конечно, есть возможность открыть его для публики, если бы я обладал определенным складом характера. Но для такого любителя одиночества, как я, это означало сплошные муки. Стать рабом замка? Еще одна человеческая жертва на алтарь традиций? Нет, от одной мысли об этом у меня падало настроение. Поскольку вряд ли мне будет позволено снести гнездо предков, оставалось лишь уповать на Национальный фонд. Они могли организовать посещение туристов и разрешить матери жить здесь до самой кончины.

Мать обычно пользовалась парадным входом, а мы с Алисой проезжали дальше и входили со стороны гаража. Но в этот раз я оставил свою машину перед главным входом и стал подниматься по ступенькам. Поднявшись, я оперся о балюстраду и стал оглядывать притихшие поля и голые деревья, на которых набухали почки. Собственно, по-настоящему мне это все не принадлежало. Это словно палочка в эстафете, которую все передают друг другу, владея ею лишь на одном отрезке дистанции. Ну что ж, я, похоже, буду последним бегуном. Я сойду с дистанции и просто брошу эту палочку. Мой сын, если он у меня когда-нибудь родится, пусть меня простит.

Я открыл тяжелую дверь и вошел в сумрачный дом. Я, Генри Грей, потомок пиратов, воинов, путешественников, строителей империи, отец которого был награжден за доблесть в битве на Сомме. И вот я, наименее заметный из них, собираюсь прервать эту линию. Я вдруг почувствовал легкий приступ досады — это во мне заговорила их кровь, но досада быстро прошла. Если они и могли мне что-то передать, то это уже было в моих генах. Я нес в себе их наследство, и дом был мне уже ни к чему.

В Челтенхем приехали не только Джон Кайл и бортинженер, но и Патрик.

— А я здесь раньше никогда не был, — сказал Патрик, и его желтые глаза и рыжеватые волосы заиграли, заискрились на мартовском солнце. — Эти двое — фанатики скачек, — пояснил он. — А я просто приехал за компанию.

— Правильно сделал, — сказал я, пожимая руки его спутникам.

Джон Кайл был крупным, начинающим лысеть мужчиной. Его бортинженер, высокий и постарше, держал в руках три скаковых листка и еще программку.

— Я в-вижу, — говорил он, не стесняясь своего заикания и глядя в один из листков, — что в-вы выиграли вчера Большой приз. М-молодец.

— Спасибо, — отозвался я. — Мне немного повезло. Я бы не пришел первым, если бы Век не упал на последнем барьере.

— Тут т-так и н-написано, — с обезоруживающей прямотой согласился он.

Патрик рассмеялся и спросил меня:

— Где ты сегодня выступаешь?

— В Золотом кубке и в Кубке вызова.

— Спуск и Багор, — подсказал бортинженер.

— Буду играть тебя, — сказал Патрик.

— Играть Спуска — все равно что выбросить деньги коту под хвост, — серьезно сообщил бортинженер.

— Большое спасибо, — не без иронии отозвался я.

— В программе все наперекосяк... никакой логики, — пояснил он.

— Как ты сам-то расцениваешь свои шансы? — спросил Патрик.

— Невысоко. Раньше на Спуске выступал сын хозяина, но у него желтуха.

— Л-лучше н-не играть, — буркнул бортинженер.

— Что же ты так горюешь? — подал голос Кайл. — Не хочешь — не играй.

— Ну а как насчет Багра? — улыбнулся я.