Джей Брэндон - Волк среди овец

- С родителями?

- Да.

Он, казалось, расслабился, глядя на меня в ожидании вопроса. Он, как я ему и говорил, забыл о присутствии посторонних в зале. Я говорил с ним спокойно и уверенно, насколько это было возможно, время от времени кивая, чтобы дать ему понять, что он все делает правильно.

- Я собираюсь задать тебе вопросы о том, что произошло два с половиной года назад, - сказал я. Он вздрогнул. - Помнишь, дом по соседству тогда пустовал?

- Протестую, - сказал Элиот. - Давление.

Он бы мог выдвигать этот протест в течение всего процесса. Я уже дал понять Томми, о чем мы собирались говорить.

- Помнишь, в мае тысяча девятьсот девяностого года туда переехал мужчина?

Он колебался. Неужели постановка вопроса смутила его?

- Да, сэр, - наконец ответил Томми.

- Помнишь, как он, выглядел?

- Да, - тихо сказал он.

- Том, я хочу, чтобы ты хорошенько посмотрел вокруг. Вглядись в лица людей. Будь внимателен, не торопись. Ты видишь этого человека?

Элиот вскочил задолго до того, как я закончил говорить.

- Протестую, - сказал он. - Давление.

Я тоже поднялся, озадаченный.

- Какое же это давление, ваша честь? Свидетель даже не опознал преступника. Невозможно давить на свидетеля, когда еще не сделано заявление.

- Это преждевременное давление, - спокойно парировал Элиот.

- Преждевременное давление? - громко сказал я. Я одновременно злился на Элиота за то, что он вмешался в мой разговор со свидетелем, но не беспокоился, потому что не имело значения, как судьи отреагируют на эту глупую придирку. Элиот просто старался прервать показания Томми.

Я увидел, что, пока мы с Элиотом препирались, взгляд Томми остановился на Остине. Томми не выглядел встревоженным или испуганным. Он просто смотрел. Остин глядел на него так же. Между ними происходил разговор, не обязательно враждебный. В этом взгляде проявилась связь, достаточно очевидная, чтобы все ее заметили. Остин удерживал взглядом Томми. Он не только использовал его, но стал его учителем. Губы Томми слегка дернулись в иронической, усмешке. Он медленно прикрыл глаза, истинное творение Остина, искушенный не по летам мальчик. Грустно наблюдать такой взгляд у ребенка, который должен волноваться только из-за того, как бы не прошляпить в сделке с другом любимую книжку комиксов.

Это пугало, особенно меня. Томми был больше, чем ребенок, и Остин не был его врагом. Вот чего я боялся: Томми, увидев Остина, пойдет на попятный. Он не мог заставить себя навредить старому другу, своему кумиру, Остину. Он оправдает Остина Пейли, стоя на свидетельском месте, предоставит ему отсрочку, и у меня не будет времени до выборов, чтобы подготовить новое обвинение.

- Можно подойти к свидетелю, ваша честь?

Не дожидаясь разрешения судьи, я приблизился к Томми. Я хотел встать между мальчиком и Остином. Я надеялся, что их отношения были уже разрушены, что Томми ненавидел Остина, но Дженет Маклэрен говорила мне обратное: "Ребенок ненавидит случившееся, но любит насильника". Я попытался наладить отношения с Томми, преодолеть власть Остина над ним, но наша дружба была очень недолгой и не такой глубокой. У меня было всего несколько минут, чтобы отвоевать Томми у прошлого. После всех прелюдий, свойственных судебному процессу, заседание подошло к сути дела: к борьбе Остина за мальчика.

Я ужасно разозлился. Черт бы побрал Остина Пейли, он не должен разрушить обвинение. Даже если мой свидетель хотел ему в этом помочь.

- Томми, - тихо сказал я. - Помнишь, как ты проводил время с другими детьми у дома, куда, как вы думали, переехал обвиняемый?

Элиот выдвинул протест против давления, он был снова принят. Мне было все равно. Я не мог рассказать Томми о том, что уже было заявлено до его появления в суде в это утро. Элиот стал бы по праву возражать, прежде чем я смог бы открыть рот. Томми знал, кто должен давать показания перед ним и что могли сказать. Мое упоминание о "других детях" должно было навести его на эту мысль. Он бы показался лгуном, если бы стал им противоречить. Даже если он собирался лгать во имя Остина, он не хотел выглядеть лживым. Он хотел, чтобы ему верили, когда он будет отрицать факт совершения преступления, отрицать то, о чем знали только они с Остином. Он мог рассказать правду об этом, не повредив ни Остину, ни своей репутации.

- Да, - сказал он.

- Укажи на этого человека, пожалуйста.

Томми колебался, но Остин даже немного отклонился, чтобы мальчик мог видеть ясно его. Поколебавшись, Томми ответил:

- Этот.

Я слегка подвинулся. Взгляд Томми снова остановился на мне. Он сжал зубы, чуть прикусив кончик языка. Он казался немного напуганным.

- Какие дети играли с тобой у дома обвиняемого?

Вопрос сбил его с толку.

- Питер, - медленно проговорил он.

Интересно, боролись ли они с Питером за благосклонность Остина?

- Дэбби и Дженнифер, Бобби, Доусон и Стив. Многие, - добавил он.

- Это твои друзья?

- Некоторые. - Он пожал плечами.

- Стив был твоим другом, не так ли?

- Да. - Томми на минуту перестал удивляться моим вопросам, копаясь в памяти. - Иногда Стив приходил ко мне домой или я шел к нему, нам было скучно, и мы шли к Уолдо, потому что там было чем заняться. Там было много детей.

- Ты звал обвиняемого Уолдо?

Уф, он допустил ошибку, выдал псевдоним преступника. Но это не повредило делу.

- Да, - подтвердил Томми.

- Ты все еще играешь со Стивом?

- Редко, - сказал Томми.

- Не мог бы прокурор занять свое место? - попросил Элиот за моей спиной. - Я не вижу свидетеля.

В Сан-Антонио одно из правил предписывает опрашивать свидетелей, оставаясь на своем месте, если только нет особой причины находиться рядом со свидетелем, например, продемонстрировать физическое доказательство.

У меня не было уважительной причины. Я вернулся на свое место.

- Почему нет? - спросил я о том, почему он больше не дружил со Стивом. Я стрелял наугад. Я не знал, что произошло между Томми и Стивом, но знал об одном крупном событии в жизни Томми. Я вспомнил о том, что мне сказала доктор Маклэрен, и догадался, что Остин встал между Томми и Стивом. То ли Томми стал фаворитом Остина, а Стив остался ни с чем, то ли Томми чувствовал себя слишком взрослым, чтобы общаться с детьми, после того, что с ним произошло.

Томми снова пожал плечами.

- В этом году мы ходим в разные классы.

Но это не было препятствием для дружбы, и потупленный взгляд Томми говорил о том, что было что-то еще.

- Помнишь двадцать третье мая тысяча девятьсот девяностого года. Том?

- Наверное.

Двадцать третье мая было отмечено в обвинении. Томми хорошо об этом помнил, он сам помог нам восстановить дату. Это был день его первого сексуального контакта с Остином. Мы выбрали эту дату для обвинения, потому что в этот день у Томми закончилось детство, это было убедительнее более поздних контактов, когда его могли расценить как добровольного партнера. Томми знал, о каком дне я говорю, куда клоню. Он посмотрел да меня, сжав губы, с вызовом. Его взгляд говорил: "Ну давай, спроси меня".