Дик Фрэнсис - Ради острых ощущений

Я медленно вчитывался в каждое слово, поэтому мне потребовалось два дня, чтобы покончить со всеми бумагами в трех папках. Через два дня я сидел, уставившись в ковер, без единой ценной мысли в голове. Здесь были отпечатанные или написанные от руки отчеты о беседах председателей Комитета с тренерами, жокеями, старшими разъездными конюхами, просто конюхами, кузнецами и ветеринарами, имеющими отношение к одиннадцати подозрительным лошадям. Здесь был длинный отчет фирмы частных детективов, которые расспрашивали десятки конюхов в «местах отдыха» и не получили ровным счетом никаких результатов. Записка от букмекера на десяти страницах перечисляла многочисленные подробности о ставках, которые делались на этих лошадей, но последняя фраза подытоживала всю эту информацию так: «Нам не удалось найти какое-либо лицо или синдикат, которые выигрывали бы постоянно на всех этих лошадях, поэтому мы делаем вывод, что если такое лицо или синдикат существуют, их ставки делались через тотализатор». Несколько дальше в этой же папке я нашел письмо компании «Тоут Инвесторз Лимитид», в котором сообщалось, что никто из их постоянных клиентов не ставил на всех перечисленных лошадей, но, разумеется, они не имеют данных о ставках, которые делаются наличными прямо на ипподромах.

Вторая папка содержала одиннадцать отчетов о лабораторных анализах мочи и слюны. Первый из них относился к лошади по кличке Чаркоул и был составлен полтора года назад. В последнем речь шла о проверках лошади Радьярд, проведенных в сентябре, когда Октобер был в Австралии.

В конце каждого отчета аккуратным почерком было выведено слово «отрицательный».

Пресса явно старательно избегала выражений, которые могли бы навлечь на нее преследование за клевету. Вырезки из газет, подшитые в третью папку, изобиловали такими высказываниями: «Чаркоул продемонстрировал совершенно нетипичную для него манеру бега», «казалось, что Радьярд весьма возбужден своим успехом».

Заметок, где упоминались Чаркоул и следующие три лошади, было сравнительно мало, но потом кто-то явно догадался прибегнуть к услугам агентства по сбору информации: я обнаружил вырезки из нескольких дневных, вечерних, местных и спортивных газет, относящиеся к последним семи случаям.

В самом конце папки с вырезками я наткнулся на средних размеров конверт с надписью «Дейли Скоуп» 10 июня». Я понял, что это материалы, собранные беднягой Стейплтоном, и с большим любопытством открыл конверт. Но, к моему величайшему разочарованию, все вырезки, кроме трех, оказались дубликатами уже прочитанных мной.

Одна из этих трех была посвящена владелице Чаркоула, в другой говорилось о лошади (не упомянутой в списке Октобера), которая взбесилась и убила женщину в паддоке в Картмеле, Ланкашир, третья же представляла собой большую статью из спортивного еженедельника, подробно рассказывающую о знаменитых случаях применения допинга и их расследовании. Я прочел все это очень внимательно, но с минимальным результатом.

После трех суток бесплодных умственных усилий весь следующий день я провел, бродя по Лондону, с пьянящим чувством свободы вдыхая дымный городской воздух, часто спрашивая дорогу и вслушиваясь в звук голосов отвечавших. Пожалуй, Октобер с излишним оптимизмом оценил мое произношение, потому что еще до полудня два человека опознали мой акцент как австралийский. Мои родители сохранили английский выговор до самой смерти, я же в возрасте девяти лет понял, что в школе гораздо лучше ничем не выделяться, и с тех пор перенял манеру говорить, принятую на моей новой родине. Теперь уже я не смог бы изменить свою речь, даже если бы захотел, но чтобы она звучала похоже на кокни, ее явно надо было подправить.

Я двинулся в восточном направлении, задавая вопросы и прислушиваясь к ответам. Постепенно я пришел к выводу, что если я не буду произносить букву «эйч» и глотать окончания слов, результат получится вполне сносный. Я практиковался целый день, и в конце концов мне даже удалось изменить произношение некоторых гласных. Никто больше не спрашивал меня, откуда я приехал, что показалось мне признаком успешности моих стараний, а когда под конец дня я спросил уличного торговца, где мне сесть на автобус в сторону Вест-Энда, я не уловил особой разницы между своим вопросом и его ответом.

Кроме этого, я сделал одно приобретение – прочный холщовый ремень с кармашками для денег, застегивающимися на «молнии». Надев его под рубашку, я спрятал в него двести фунтов: что бы ни случилось, деньги под рукой мне всегда пригодятся.

Вечером, со свежей головой, я попытался подойти к проблеме допинга с другой стороны. Было ли у этих одиннадцати лошадей что-нибудь общее? Ответ напрашивался вполне определенный: нет. Все они обучались у разных тренеров, принадлежали разным владельцам, и жокеи на них ездили разные. Единственное, что их объединяло, это то, что у них не было ничего общего.

Я вздохнул и отправился спать.

Теренс – слуга, с которым у меня установились сдержанные, но определенно дружеские отношения, – разбудил меня утром четвертого дня, войдя в мою комнату с завтраком на подносе.

– Приговоренный ел с аппетитом, – заметил он, поднимая серебряную крышку, чтобы позволить мне насладиться видом и запахом яичницы с ветчиной.

– Что ты хочешь этим сказать? – поинтересовался я, довольно зевая.

– Я не знаю, сэр, какие планы у вас и его светлости, но вы явно собираетесь в какое-то странное место. К примеру, ваш костюм куплен не там, где все эти вещи.

Он поднял фибровый чемодан, положил его на табурет и открыл замки. Бережно, как будто они были шелковые, он выложил на стул хлопчатобумажные брюки и клетчатую рубашку, за ними последовали грубый светло-коричневый пуловер, черные штаны из «чертовой кожи» и черные носки. С видом отвращения он взял в руки черную кожаную куртку и повесил ее на спинку стула, а в ногах аккуратно расположил остроносые ботинки.

– Его светлость велели мне лично убедиться, что вы оставили все ваши вещи здесь, а с собой взяли только это, – сказал он с сожалением.

– Это ты их покупал? – с интересом спросил я. – Или лорд Октобер?

– Его светлость покупали все сами. Подойдя к двери, он вдруг улыбнулся.

– Хотел бы я посмотреть, как он толкался в дешевом универмаге среди всех этих суетящихся теток!

Я прикончил завтрак, принял ванну, побрился и оделся полностью во все новое, увенчав свой костюм черной кожаной курткой и застегнув ее на «молнию». Потом зачесал волосы не назад, как обычно, а вперед, чтобы вьющиеся черные пряди падали на лоб.

Когда Теренс вернулся за подносом, я стоял и разглядывал свое отражение в большом зеркале. Вместо того чтобы улыбнуться ему, я медленно развернулся на каблуках и одарил его жестким, прищуренным взглядом.