Виктория Платова - Тингль-Тангль

– Календарик на этот год. В нем можно отмечать памятные даты…

Пожалуй, Васька погорячилась, выпустив недостижимое метро из пальцев. Что, если Ямакаси придет в голову смять календарь, подчистить им следы восхищения порномультом или вообще порвать на части? Это было бы для Васьки самой настоящей трагедией.

– Памятные даты? Я не настолько сентиментален.

– Тогда я возьму его себе, если не возражаешь, – быстро, слишком быстро говорит Васька.

– Конечно, возьми. У меня где-то был еще один… Был еще один? Интересно, где он сейчас, этот «еще один»? По крайней мере, в рюкзаке у этого календарика не было братцев.

– Кстати, что за метро там изображено?

– А там изображено метро?

– Да. Схема линий метрополитена.

– Никогда не всматривался.

– Зачем же ты его купил?

– Я его не покупал. Это подарок.

Главное, чтобы Ямакаси помнил об этом, когда Васька поинтересуется происхождением календаря в следующий раз.

– Вещь слишком незначительная, чтобы быть подарком, ты не находишь?

– К чему ты клонишь? – Ямакаси наконец-то соизволил приподняться и застегнуть брюки.

– Пустячок. Безделица, – Васька никак не может успокоиться. – Не представляю человека, который отделался бы таким подарком.

– Да что ты пристала ко мне с этим календарем? Ей-богу, я не помню, как он мне достался.

– Я и не настаиваю, чтобы ты вспомнил.

– Слушай… Мне даже самому вдруг стало интересно… ну да, это не был подарок. Календарь лежал в пачке сигарет, точно.

– Какой пачке?

– Той, которую я подмел в кафе.

– Которую оставил какой-то тип и ты решил – не пропадать же добру?

Удивительно, но Васька помнит все, что когда-либо говорил Ямакаси, – до последней фразы, до последней буквы в предложении. Она могла бы стать биографом междометий и многоточий Ямакаси, она могла бы стать реставратором его обветшавших со временем историй, она могла бы организовывать этнографические экспедиции в дебри его высказываний.

– Да. Только это был не просто случайный тип. Мы с ним познакомились часа за три до того, как он ушел… Выпили пивка.

Дело обстоит именно так, как и предполагала Васька. Если сейчас Ямакаси предъявит ей Тобиаса Брюггеманна, скульптора, она нисколько не удивится.

– И кто же это был?

– Тобиас Брюггеманн. Вот оно!

– Тобиас Брюггеманн, – с нажимом повторяет Ямакаси. – Помнишь, я говорил тебе о нем?

– Скульптор?

– Да. Он представился скульптором. Достаточно известным.

– И ты ему поверил?

– Он показал мне свои работы.

– Прямо в кафе?

– Ну, работы не в буквальном смысле. Фотографии работ.

– И как?

– Что?

– Как тебе его работы? Произвели впечатление?

– Я не большой ценитель. Но скажу так: это оригинальные скульптуры, я таких больше не видел. Он ваяет мертвых. Твой дедуля никогда бы до этого не додумался.

– Почему это? Здесь тоже полно мертвецов. Лошади Рокоссовского уж точно нет в живых. А еще имеется макет памятника писателю Чехову, а он лет сто как нас покинул. Не говоря уже о Марксе и Энгельсе. Такого добра полмастерской наберется.

По большому счету, Ваське глубоко плевать на дедулю и его творческие достижения; имя Чехова вызывает у нее не больше эмоций, чем имена ураганов, терзающих юго-восточное побережье США; ей все равно, оставила ли после себя потомство лошадь Рокоссовского или так и подохла, ни разу не ожеребившись. Но есть вещи, которые раздражают Ваську не на шутку. Частые упоминания Тобиаса Брюггеманна, например. Совершенно нелогичные упоминания, выставляющие Ямакаси дурачком, вралем и застревающей личностью! Ваську раздражает, что Ямакаси путается в показаниях: сначала он говорил, что скульптор Брюггеманн много для него значит и даже обещал рассказать историю, подтверждающую этот тезис. Теперь же он признался, что знакомство с сомнительной знаменитостью произошло в кафе, за пивом и разглядыванием картинок. Непонятно, чего хочет сам Ямакаси – чтобы Васька признала существование Тобиаса Брюггеманна как известного скульптора? Или чтобы Васька признала его существование вообще?..

– Это совсем другое, кьярида. Когда я говорил о мертвых, я и имел в виду мертвых. Он изображает людей в момент их смерти. Или через какое-то время после нее.

– Я потрясена, – Васька принимается хохотать. – Это, конечно, новое слово в истории искусства.

– И что здесь смешного?

– Да нет, просто…

Ямакаси не дает Ваське договорить:

– На самом деле, история довольно забавная. В том кафе, где мы познакомились, его не очень-то любят. Можно сказать – ненавидят лютой ненавистью. Хотя он столуется там каждый день и задолжал ребятам кругленькую сумму.

– Зачем же они его обслуживают?

– Боятся. Про него ходят всякие слухи. Что он-де страшный жмот и обходится без услуг натурщиков. Просто сидит тихонько в том кафе с утра до вечера и делает всякие наброски с посетителей и персонала.

– И что же в этом ужасного?

– В этом – ничего. Сначала он делает наброски. Потом переносит их на материал, из которого получаются скульптуры… Я не слишком силен в технологии, что там может быть? Дерево, камень, глина?.. Словом, он лепит всех этих случайных людей и лепит их смерть. В натуралистических подробностях. Жертва автомобильной катастрофы, жертва авиационной катастрофы, жертва взрыва газового баллона. Жертва, погибшая от рук серийного убийцы. Жертва, повесившаяся на брючном ремне. Жертва заказного преступления: полголовы у нее отсутствует и все это воспроизведено очень достоверно… Здорово, да?

Ямакаси ждет от Васьки хоть какой-то реакции, но она молчит.

– Его скульптуры так и называются: «Жертва № i», «Жертва № 2», «Жертва № 3» и так далее.

– Сколько же их всего?

– Последней в альбоме была «Жертва № 16». Рассказ про скульптора и его жертвы не кажется Ваське таким уж привлекательным, в нем нет никакой изюминки, – как нет изюминки в большинстве унылых криминальных сводок. Рассуждения птицы Кетцаль на тему керамических, терракотовых – праздничных – убийств были намного ярче.

– И что случилось с жертвой № 16?

– Она утонула. Ты бы ее видела!

– Не горю желанием…

– Раздувшаяся туша, под остатками одежды – какие-то речные твари, шея обмотана водорослями.

– Ты находишь это забавным? По-моему – так самая настоящая мерзость.

– Не спорю, но главное не в этом.

– А в чем?

– В том, что он лепил эту тушу с главного администратора кафешки. Сделал набросок исподтишка, а затем… воплотил задуманное в глине. А администратор – уже после этого творческого акта – возьми да помри. И знаешь, как он умер?

Та еще загадка.

– Поехал на рыбалку, свалился с мостков, хлебнул воды – его и затащило в омут. Нашли беднягу недели через две.