Виктория Платова - Тингль-Тангль

Несправедливость.

Васька расценивает это как несправедливость, под гнетом двух оставшихся надгробий она рассчитывала увидеть совсем другое, совсем других, – гораздо более важных для нес существ, чем Гек и Бычок, чем какая-то такса. Увидеть их было бы логично, но разве можно требовать логики от сна?..

Человека в толще стекла нельзя назвать мускулистым, как Гека; он, скорее, щуплый, невысокого роста, – но, конечно, много мощнее, чем мальчишка Бычок. И его темные, не слишком густые волосы, аккуратно расчесанные на косой пробор, тусклы и кое-где побиты сединой, как морда Фили.

Глубоко посаженные глаза.

Чуть скошенный подбородок.

Родинка, а может, бородавка на щеке.

Тобиас Брюггеманн! черт возьми, это же Тобиас Брюггеманн, скульптор-смерть из сказочки, рассказанной Ямакаси!

Возможно, что он и не существовал никогда, так что же он здесь делает?

Пока Васька продумывает варианты появления Тобиаса Брюггеманна в ее сне, он вдруг открывает глаза и принимается в упор рассматривать Ваську, вот ужас! Васька хочет сдвинуться с места, убежать, укрыться, но ноги как будто приросли к полу, а Тобиас все смотрит и смотрит на нее, – прищурив левый глаз. Уж не ракурс ли для наброска он выбирает?..

Крикнуть тоже не получается: рот Васьки забит слюной, а еще землей, – смешавшись, они образуют вязкую тягучую субстанцию, основу раствора для кладки кирпичей. Если Васькин рот заложат кирпичами, ей будет плохо, очень плохо, но почему она не может сдвинуться с места, вот шайзе!

Неизвестно, сколько бы продлилось обоюдное рассматривание, но стекло над Тобиасом Брюггеманном начинает трескаться. Трещины возникают у лица Тобиаса, затем спускаются ниже: на первый взгляд их движение хаотично и не имеет смысла, но только на первый взгляд. Присмотревшись к трещинам, Васька обнаруживает довольно внятный рисунок.

Схема линий метрополитена с календаря!

В их первозданном, не обремененном ни Кельном, ни Сеулом, ни Лондоном, ни Барселоной, виде. Срок жизни схемы – не больше нескольких секунд, после чего стеклянные осколки разлетаются в разные стороны, надгробная плита перестает существовать, а. Тобиас Брюггеманн вот-вот выйдет на свободу.

Восстанет.

Сейчас, сейчас…

По Васькиному лицу струится пот, сердце колотится, как ненормальное, но – слава богу! – она проснулась.

Это был всего лишь сон.

Кошмар.

Она все так же лежит в постели, в объятьях спящего Ямакаси, в недрах мастерской, где огромные окна с давних пор занавешены огромными же кусками холщовой ткани, где полно фигур из дерева, камня и глины, где прямо напротив кровати стоит телевизор, по которому с некоторых пор показывают только Шаброля и порномультфильмы. Эта мастерская – все, что есть у Васьки, она, может, и не самое прекрасное место на земле, но, безусловно, лучше склепа.

Это был всего лишь сон.

Кошмар.

Нужно поскорее забыть его, но Васька знает, что не забудет. Не из-за того, что картинка в кошмаре была четкой, явственной, мало отличимой от реальности, совсем не поэтому. Бычок, Гек, Филя, Тобиас Брюггеманн – именно в таком порядке она увидела их всех. Она шла по часовой стрелке, но если бы пошла против, и начала с Фили, Гека или хотя бы с Бычка – тогда бы она наверняка узнала бы всё про пятую надгробную плиту.

Ее тайна навсегда останется неразгаданной, и почему только события, случившиеся во сне, так волнуют Ваську?

Потому что в них был знак, было предзнаменование.

А Васька его не разглядела.

Все еще мокрая от пота, Васька осторожно высвобождается из объятий Ямакаси, который сейчас час? Три ночи? Пять утра? Совсем недавно Васька отлично ориентировалась во времени и без всяких часов; редкая психологическая особенность, отняв в одном месте, несомненно добавила Ваське в другом – обостренное чувство времени произрастает отсюда и – еще обостренное чувство расстояний. Васька всегда интуитивно точно выверяла расстояния: качество, которое ценится любым экстремалом на вес золота. Хотя, что там говорил Ямакаси? – расстояния всегда меньше, чем кажутся.

Он много чего говорил, се странный азиатский дружок. И что паук хочет избавиться от псе – тоже, стоит ли верить Ямакаси?.. В последние дни он плотно общался спауком, корчил из себя приверженца семейных ценностей (что не соответствует действительности), и представлялся Васькиным парнем (что соответствует действительности лишь отчасти); он сам рассказывал об этом Ваське, – Васькин парень, ха! Ямакаси может быть только парнем самого себя, привет всем педикам из «Ноля за поведение». Сегодняшняя история о криминальных планах паука повергла Ваську в шок. Ей хочется думать о той абсолютной свободе, раскрепощенности и остром счастье, которую доставила ей близость с Ямакаси; ей хочется думать о том, что это повторится еще не раз, и о том, что она, наконец-то, влюблена и изнывает от желания быть такой же любимой, но вместо этого она думает о проклятом пауке.

Даже здесь паук вмешался и все испортил, задумала убийство, блаженная дурочка? решила меня извести и обратилась за помощью к моему же возлюбленному?

Ничего не выйдет, Мика. Я сделаю это первой.

Рукоять пистолета, вынутого из-под подушки спящего Ямакаси, шершава на ощупь, слабо различимый узор на ней напоминает рыбью чешую; Ваське всегда нравились рыбы, рыбины и рыбешки, еще с детства, споездки на Красное море (теперь она не совсем уверена, что Красное море вообще существует), – пойти бы сейчас с этой стальной рыбкой на половину паука и решить все сразу.

Одним махом.

Нет, так не получится. Ямакаси будет недоволен.

Он посвятил не один день созданию плана ликвидации паука, он много рассуждал об идеальном убийстве и, кажется, придумал его. Так, во всяком случае, он говорит, но стоит ли верить Ямакаси?.. Васька не знает ни подробностей, ни деталей плана, она даже слабо представляет себе, как все осуществится, все это время она только и слышит:

«доверься мне»

«ты должна мнедоверять»

хорошо, хорошо, она будет послушной девочкой, ведь до сих пор он ни разу ее не подводил. Единственное, что можно поставить ему в вину, – он не рассказал Ваське о смерти Гека. Наверное, у него были свои причины, но и Васька, если уж быть совсем честной, не особенно расстроилась. Ей и раньше ни до кого не было дела, а с появлением Ямакаси все усугубилось.

И плевать. Даже такая – Васька вполне себя устраивает.

Она все никак не может расстаться с пистолетом, вертит его то так, то эдак, пока, наконец, из рыбьей рукояти не выскакивает обойма: Васька не предполагала, что она такая тяжелая, такая увесистая (тяжесть самого пистолета, как ни странно, произвела на Ваську гораздо меньшее впечатление). Что делал Ямакаси – выщелкивал патроны.