Виктория Платова - Тингль-Тангль

– Мне приснился сон… Кошмар… Сегодня ночью. Я говорила тебе. Зачем ты привел меня сюда? Ты ничего не объясняешь. Я не буду прыгать.

– Будешь, – избавиться от объятий Ямакаси, вдруг ставших стальными, невозможно. Он не выпустит ее из рук, не оставит в покое, теперь Васька знает это точно. Как она могла поверить азиату с пустотой в глазах, с вудуистскими татуировками на теле, с бурыми пятнами крови невинных жертв на сандалиях? – а он даже не потрудился их замыть!.. Догадка, – простая, как конструкция пожарной лестницы, – молнией проносится в Васькином мозгу: вероломный азиат заодно с пауком! Он только прикидывался, что выступает на Васькиной стороне, а на самом деле водил шашни с ведьмой; ведьма его привечала, подкармливала, вылавливая со дна своих дьявольских котлов самые жирные куски. Как же называются эти психотропные средства, которые паук всем, без зазрения совести, прописывает в меню? Теленок из провинции Лимузэн в бальзамическом уксусе? фламбэ с виски? рисовый пудинг с карамелизованными бананами, лакрицей и свежим инжиром? трюфели со шпанской мушкой, посыпанные крупной морской солью? шпинат по-монашески, артишоки по-иудейски?.. Отсюда, сверху, видна вся Петроградка, и, не находись Васька в таком смятении, она наверняка могла бы найти глазами свой дом, вернее – ее, паука, дом; вернее – их, паука и азиата, будущий дом.

Скоро, очень скоро они будут плести паутину вместе.

– Я не буду прыгать. И ты не заставишь меня… Васька поступила неосмотрительно, приблизившись к краю крыши и позволив Ямакаси приблизиться к себе, – и все это время он теснил ее к пропасти глубиной в двадцать пять этажей. Васька все еще стоит спиной к телевышке и Кантемировскому мосту, но это не мешает ей знать, не мешает чувствовать: до края не больше полуметра, а то и сантиметров тридцати.

– О-опс! – тихо и почти нежно произносит Ямакаси. И с силой толкает Ваську в грудь.

Конечно, она не смогла удержаться и камнем полетела вниз.

И остановилась, пролетев метров тридцать и так и не успев воспользоваться зажимом, альпинист из нее никакой, что и говорить. Амплитуда раскачивания троса довольно велика, Васька болтается на его конце, неожиданно превратившемся в тарзанку или в какой-то другой немудреный аттракцион.

Занятие увлекательное, особенно если запрокинуть голову и взглянуть на перевернутую чашу города: он так хорош, что Васька на мгновение забывает о мучавших ее страхах.

– Как тебе полет, кьярида миа? Здорово, да?! – Это Ямакаси, он парит поблизости, выделывая в воздухе самые немыслимые кульбиты.

Ямакаси – гораздо более опытный акробат и верхолаз, чем Васька, это не подлежит сомнению.

И потом…

Он не собирается ее убивать.

Напротив, укротив свой трос, он перехватывает и Васькин, и подтягивает ее к себе. Сделать это довольно сложно, и получается лишь тогда, когда Ямакаси находит точку опоры: полуразобранную строительную лебедку, торчащую из межэтажных перекрытий.

– Альпинист из тебя никакой, что и говорить.

– Все так плохо?

– Отвратительно.

– Ничего, я научусь. Я способная. Закрепившись как следует сам, Ямакаси закрепляет и безвольную, полностью доверившуюся (он не собирается меня убивать) ему Ваську. Под ними метров сто – сто двадцать пустого пространства, отсюда хорошо видны крошечные, похожие на спичечные коробки, гаражи, и разбросанные в беспорядке ангары, и мертвые кирпичные здания складов.

– Ничему ты не научишься. Ты можешь делать только то, что знаешь, и только то, что тебе нравится, кьярида.

Если он имеет в виду редкую психологическую особенность Васьки – он прав. Если он имеет в виду ту легкость, с которой Васька до сих пор, без всяких предварительных тренировок, перемещалась по крышам – он прав, куда же подевался четырнадцатый патрон?..

Он не собирается убивать Ваську, и он до сих пор не сделал этого – выходит, он на ее стороне?

Трепещи, паук!

Ваське становится весело, от недавних страхов и следа не осталось. А Ямакаси что-то говорит ей: о том, что ведьма пригласила его в ресторан, и, кажется, влюбилась в него до смерти; испытывать муки ревности в ста метрах от земли Ваське еще не приходилось.

– Ты спал с ней? – Васька отталкивается носками ботинок от стены. Или от окна – из-за задрапированного стеклом фасада не понять, где что находится.

– Какой ответ тебя устроит больше?..

Тот, который не позволил бы блаженной дурочке пережить те же ощущения, что пережила вчера ночью Васька. Не кошмар, нет, – то, что было до кошмара: радуга, Солнце, хрустальные клювы голубей, выстукивающие по Васькиным животу и груди – то, что Ямакаси называет «займемся любовью». Впрочем, о кошмаре тоже можно вспомнить, кошмар оказался не бесполезен. Под единственным, не исследованным Васькой стеклянным надгробием, вполне мог оказаться паук.

И в этом случае кошмар перестает быть кошмаром, а становится вещим сном.

– Ну и когда ты собираешься осуществить свой грандиозный план? – спрашивает Васька.

– Я уже его осуществляю, – несмотря на ветер, ни один волосок на голове Ямакаси не шелохнется, – все как обычно. И его улыбка кажется Ваське обычной, неподвижной, как поплавок на реке в отсутствие клева. Границы между верхней и нижней губой Ямакаси не существует, как не существует границ между сексом и любовью, жизнью и смертью, убийством и первой затяжкой сигареты.

Ямакаси не курит.

Во всяком случае, Васька ни разу не видела, чтобы он курил.

– В обойме было тринадцать патронов. Не четырнадцать. Тринадцать.

– Может быть, – она и не ждала, что он согласится так быстро.

– Куда же делся еще один? Ты ведь говорил, что мы не должны тратить пули на пустяки.

– Я не потратил его на пустяки, – Ямакаси резко откидывается на спину: теперь он висит вниз головой и болтает свободными от всяких обязательств, женщин и пистолетов ЗИГ-Зауэрруками. – Я распорядился им с пользой. Распорядился им с умом, да.

Мика.

Мысль о сестре отдается в Васькиной голове неожиданной болью, чуть более тупой, чем боль ревности, чуть более приглушенной, – но все же болью. Боль гнездится в тех участках мозга, которые Васька считала давно погибшими; в тех участках мозга, которые должны были отвечать за буквы, цифры и символы, за их последовательность, их союз; в тех участках мозга, где до сих пор обитает Снежная Королева, Калле Блюмквист и пузатая мелочь из шотландских народных сказок и преданий – читала ли их Мика маленькой Ваське или только собиралась прочитать?

Кажется, там присутствовали еще Калиф-Аист и Маленький Мук.

А на Микиной половине вчера было тихо. Да нет же, там тихо всегда, плетение паутины требует тишины и сосредоточенности, но это была какая-то другая тишина – особенная.