Виктория Платова - Тингль-Тангль

Зачем она воспользовалась ключом от мансарды, зачем забрала оттуда ежедневник, обличающий этого парн… Ильбека Шамгунова… в чем именно он обличает дюссельдорфского эмиссара, Мика так и не придумала. В том, что он был знаком с Тобиасом Брюггеманном, а Тобиас был знаком с Солнцеликим, а Солнцеликий оставил Мике миллион, который совершенно… ну совершенно не нужен ей. И те муки, которые она переживает сейчас, – лишнее тому подтверждение.

В самом доме, куда Мика добиралась, тратя по пять минут на каждую ступеньку, тоже ровным счетом ничего не изменилось.

Все на своих местах, как было всегда.

Даже щель между дверным косяком и самой дверью в мастерскую осталась той же. Остановившись перед ней, Мика достает из пакета нож с миртом на рукоятке.

Зачем она прихватила ножи, которые вот уже много лет не покидали кухню «Ноля»? Омела, мирт, тимьян все эти годы служили ей верой и правдой, и она прекрасно помнит, как все выглядело в первый раз: тимьян для головы и хвоста. Омела – для чешуи. Мирт понадобится для того, чтобы вспороть живот.

Тогда эти мистические ножи совершили чудо, хоть ненамного изменив Микину жизнь.

То есть это теперь Мика думает, что ненамного, но тогда ей казалось, что она поменялась кардинально.

Но ножи были хороши для рыбы. Для мяса, для зелени. Для всего того, что не могло сопротивляться и никогда не сопротивлялось Мике.

Вряд ли ей будет сопротивляться труп, но что, если там, за дверью, есть еще кто-то. И этот кто-то – совсем не Васька?

А если там совсем не Васька – то ножи ее не спасут, даже самый серьезный из них: тот, при помощи которого она вспарывает рыбам животы. Хотя… В последнее время рыба стала приходить потрошеной, все из-за жары, установившейся в Европе: продукты пропадают, а рыбья требуха портится быстрее всего. Конечно же нож (пусть и с миртом на рукоятке) не спасет Мику, но, может, снова совершит чудо?

Некоторое время она так и стоит перед неплотно закрытой дверью мастерской, сжимая нож в руке и прислушиваясь к шорохам и звукам.

Ничего особенно выдающегося за дверью не происходит.

– Васька! – зовет Мика, крепче крепкого вцепившись в рукоятку ножа. – Васька!..

Тишина.

Тогда Мика зажмуривается и толкает дверь перед собой.

Полумрак, идущий от плотно занавешенных холстом окон; скульптуры (Мика застает их в тех же позах, в каких покинула их несколько часов назад, да и с чего бы им меняться?), платяной шкаф, кресла, телевизор.

И труп Ральфа на кровати.

Дырка тоже никуда не делась, вот проклятье! Вот только кожа вокруг нее потемнела, и по соседству от дырки тоже стали проступать пятна. Их немного, они совсем не бросаются в глаза; они, скорее, плод Микиного скудного воображения.

Именно воображение подсказывает Мике: на трупе всегда возникают трупные пятна, и в нем к тому же заводится неприятный запах. Время появления пятен и время распространения запаха напрямую зависит от температуры окружающей среды.

А она – не самая низкая.

Мика старается не смотреть на лицо Ральфа. К гипотетическим пятнам прибавился еще и запах (вот оно!), но не сильный и пока не очень неприятный – что-то чуть-чуть сладковатое и слегка удушливое, больше похожее на взрослые духи взрослых женщин, которыми Мика никогда не пользовалась.

Совершенно непонятно, что ей делать с телом.

Совершенно непонятно, как от него избавляться.

Она никуда не может заявить – это автоматически означало бы подставить Ваську, попросившую о помощи. Но Мика сама сейчас нуждается в помощи.

И нет на этом свете ни одного человека, кто бы смог помочь ей. Кому бы она могла все рассказать. Этот парень, каким она его запомнила на крыше, – он мог бы ей помочь и не особенно вдавался бы в подробности, неизвестно, как на его языке читалось бы происшедшее с ботинками кофейного цвета —

Лака-хопе

Пака-ити

Пака-нуи?

этот парень мог бы ей помочь, но он больше не этот парень – он, скорее всего, враг. Он хочет отнять у нее миллион, который не нужен был ей изначально. Да она бы сама отдала чек кому угодно, лишь бы избежать неприятностей.

Ральф – вот кто точно из кожи бы выпрыгнул, чтобы уберечь ее от неприятностей. И кто не стал бы задавать лишних вопросов. И к тому же Ральф хорошо относится к Ваське, он проникся бы ее горькой судьбой, а Мика могла бы пообещать ему… что? Да все, что угодно, включая пляжный бар на Таити, только бы он помог ей.

Она сошла сума.

Или сходит – от всего того, что происходит с ней в последнее время.

Ральф не может помочь ей избавиться от себя самого. Потому что это он лежит сейчас на Васькиной постели в ботинках кофейного цвета; он, никто другой.

Что ей когда-то говорил Виталик о стратегии паука? Нужно уметь ждать.

Но времени на ожидание у нее нет.

Тело скоро начнет разлагаться. Его нельзя оставлять здесь и нельзя никому сообщить, что оно здесь. Это автоматически переведет пижамку с медвежатами в разряд убийц, и они не смогут выпутаться из этой истории. Она, Васька, не сможет выпутаться. А ведь она просила Мику о помощи…

Мика могла бы вывезти тело. Это потрясающая идея, но у нее нет машины. И она не умеет водить. Она никогда не умела водить и совсем не жаждала этому научиться. При том, что, воспользуйся она своими привилегиями в «Ноле», она могла бы купить десяток машин. А воспользуйся она чеком с шестью нулями – и всю сотню.

Ральф слишком тяжел, ей не дотащить его даже до двери… По частям, конечно, было бы удобнее…

Она сошла с ума!

Она не собирается этого делать. Когда-то она мечтала научиться танцевать для Васьки аргентинское танго, и за руку ввести ее в мир взрослых, она даже накричала на гиену в зоопарке, чтобы Ваське не было так страшно, но это совсем не то, что избавляться от трупа, который Васька на нее навесила.

Она не будет этого делать.

Мика чешет переносицу ножом с миртом на рукояти: странное дело, как только нож касается ее кожи, мысль о «Ральфе по частям» больше не кажется ей чудовищной. Неприятной – да, неудобной – да, но не чудовищной.

И все равно – она к этому не готова. Ее просто стошнит.

Стошнит.

Сколько может пролежать тело, прежде чем запах начнет тревожить соседей? Мика не знает, но не думает, что долго.

В отчаянии она возвращается на свою половину, на кухню, в которой тоже ничего не изменилось. Разве что на столе стоят жестянки, которые Мика прихватила из «Ноля» в тот день, в тот вечер, когда ей показалось, что она хоть ненадолго может быть счастлива. Она мечтала разглядеть на жестянках следы татуировок этого парня, бедная глупая Мика!

Она не собирается больше думать о Ральфе, она хочет отдохнуть от этих мыслей хоть ненадолго: вот отличная тема для того, чтобы не думать.