Аркадий Васильев - В час дня, Ваше превосходительство

— Господин посол! Мы уполномочены сообщить вам…

Блюмкин вошел в роль. У него даже дрожал голос.

— Спокойнее, Яша! Как можно спокойнее!

Камков удивленно спросил:

— Извините, что вмешиваюсь! Но я не понимаю, Мария Александровна, зачем все это? По-моему, как только Мирбах войдет, сразу ему под ноги наш подарок.

— Вы, как всегда, торопитесь, Камков. Как только Яша начнет доставать бомбу из портфеля, его немедленно убьет Мюллер. Он не дурак, сразу поймет — на кой черт понадобился в приемной посла этот ящик. Давайте лучше помолчите. Яша, продолжайте.

— Мы уполномочены сообщить вам, что ВЧК арестован ваш родственник лейтенант Роберт Мирбах… А что дальше? Я, право, не знаю.

Спиридонова недовольно заметила:

— А говорите, подготовились! Если граф заявит, что положение родственника его интересует, тогда вы говорите: «Разрешите, господин посол, познакомить вас с документами!» И расстегиваете портфель.

— А если Мирбах скажет, что этот лейтенант его не интересует? — спросил Камков.

— Вы на редкость проницательны! — съязвила Спиридонова. — Я именно такое предположение и хотела высказать. Тогда, Яша, вы говорите: «Все же, господин посол, я на всякий случай оставлю вам копии всех документов». А вы, Андреев, встаете и загораживаете дверь. Где вы оставите автомобиль?.. Здесь?.. Отлично. Кто шофер?

— Кольт. Свой.

— Не струсит?

— Не должен. Он же ничего не знает.

— А когда громыхнет?

— Думаю, не струсит.

— Впрочем, это ваше дело. Важно убить Мирбаха.

— Не беспокойтесь, убьем.

— Желательно, чтобы вы остались живы.

— Постараемся.

— И еще желательно, чтобы вы не попали в руки ВЧК или немцев.

— У нас тоже нет такого желания. Мы уговорились: если кто-нибудь из нас будет ранен и не сможет уйти, другой добьет. В крайнем случае — самоубийство.

— Вы понимаете, на что вы идете? Андреев, понимаете?

— Отлично понимаю, Мария Александровна. Спиридонова встала. Глаза загорелись, вскинула руку — того и гляди, перекрестит террористов.

— Россия не забудет вашего подвига. Партия социалистов-революционеров, русский народ вечно будут вспоминать вас. На Красной площади, там, где Минин и Пожарский, возвысятся памятники Егору Сазонову, Ивану Каляеву и вам, если вы погибнете. Но вы не погибнете. Я верю в вашу счастливую звезду.

— Мы бы хотели знать день, Мария Александровна. Хорошо бы поскорее. У нас, как у всех порядочных людей, нервы…

— Скажу в свое время. И день и час. А теперь давайте еще раз прорепетируем. Камков, встаньте на свое место. Вы — Мирбах. Идите. Медленнее!..

Стоила невероятная духота. Термометр у Исторического музея в тени показывал тридцать четыре градуса.

Ежедневно над Москвой проносились грозы, иногда одна за другой, словно ктото гнил только что отгремевшую тучу обратно. Дожди были краткие — крупные капли падали на горячий асфальт и тотчас же испарялись.

И снова жара, воздух раскален, дышать нечем.

Июль — макушка лета, сенозарник, страдник.

Его величество российский обыватель вздыхал:

— О господи! И так напастей не перечесть, а тут еще такая жара!

— Ежели на Мефодия будет дождь — на сорок дней.

— Подождем, что скажет Самсон-сеногной. Уж коли на Самсона-сеногноя дождь — до бабьего лета мокро будет.

— Читали, в Тамбове пытались свергнуть Советскую власть? Расстреляли комиссара финансов и еще двух коммунистов, остальных — в тюрьму, а тут и самих мятежников, каких-то правых эсеров, прихлопнули.

— А вам не кажется удивительным: всех свергают, а большевики держатся?

— Все в мире творится не нашим умом, а божьим судом.

— Это что же, по-вашему, все по-божьи получается? Бог, он, получается повашему, за большевиков, что ли?

— О господи! Сатана и святых искушает! А вы все-таки скажите, почему они так сильны, большевики? Ну, скажите?

— Один бог знает!

— То-то же! Читали в «Известиях ВЦИК» — еще одна Всероссийская конференция, на этот раз этих чекистов. И не побоялись всенародно признаться, что не сумеют вести успешную борьбу с многочисленными заговорами без постоянной связи с народом. Выходит, и мы с вами должны им помогать?

— Ну это уж дудки-с! Наше дело сторона!

— А читали постановление ВЦИК об исключении из состава ВЦИК и всех местных Советов этих меньшевиков, а также эсеров — правых и центра? Пишут: вплоть до ответственных изобличены в организации вооруженных восстаний. А эти левые эсеры, выходит, за большевиков? Что-то их большевики пока не трогают?

— Кто их разберет! Правые, центр, левые. Не нашего ума дело, одно знаю твердо: забрали большевики власть — обязаны, чтобы мы с вами были сыты, обуты, одеты. Скоро в исподнем ходить будем…

Утром первого июля в кабинет Петерса вошел Александрович.

— Я не помешал, Яков Христофорович?

— Пожалуйста, — любезно ответил Петерс. — Мы тут обсуждаем некоторые вопросы, связанные с V съездом Советов.

— А я как раз по этому делу, — сказал Александрович, присаживаясь к столу. — Мне только что звонил командир особого отряда Попов.

Он интересовался…

— Почему охрана Большого театра во время съезда поручена не его отряду? — улыбнулся Петерс. — Он мне тоже звонил. И я ему объяснил, что по просьбе Якова Михайловича Свердлова охрана театра поручена латышским стрелкам.

— Так просил Свердлов? Тогда прекрасно… Я успокою Попова, а то он нервничает, думает, что ему не доверяют.

— Пожалуйста, успокойте, — снова улыбнулся Петерс — Вы же знаете пристрастие Якова Михайловича к латышам… Да и я к ним неравнодушен… У вас есть еще что-нибудь ко мне?

— Все ли продумано для надежной охраны Большого театра? Вот что меня, естественно, волнует, Яков Христофорович. Как и вас, разумеется.

— Всякое движение на улицах и в переулках, прилегающих к Большому театру, в дни съезда прекращается. Жителям, а их тут немного, около пятисот человек, будут выданы специальные пропуска. Трамвайная остановка напротив театра временно отменяется. Комендантом Большого театра назначен на время съезда товарищ Стрижак. Пропуска для гостей действительны только за его подписью. Выдавать их будут во Втором доме Советов — гостинице «Метрополь».

— К чему такие предосторожности? — улыбнулся Александрович. — Все и так будет в порядке.

— А русский народ говорит: «На бога надейся, а сам не плошай!» — весело ответил Петерс.

Александрович поднялся:

— Извините, я пойду.

Петерс собрал на инструктаж чекистов, выделенных на время съезда в оперативные наряды в Большой театр, на телефонную станцию, на телеграф, на вокзалы. Сказал, что каждый должен делать.

— А куда меня? — спросил Андрей, не услышав своей фамилии.