Аркадий Васильев - В час дня, Ваше превосходительство

— Где гарантия, что вы будете честно служить Великой Германии?

— Честное слово офицера.

— Вы однажды, даже дважды давали честное слово: один раз — принимая присягу, второй — вступая в Коммунистическую партию.

— Я докажу делом…

— Что вы подразумеваете под «делом»?

— Борьба с коммунистами.

— Каким путем?

— Любым. Каким вам будет угодно.

— Что бы вы хотели делать сейчас?

— Помогать Великой Германии свалить советскую систему…

— Германские вооруженные силы справятся с этим без вашей помощи.

— Возможно. Но завоеванной страной надо управлять…

— Любопытно! И что вы предлагаете?

— После победы над коммунизмом Россия должна стать самостоятельным государством.

— Самостоятельным? Это совсем любопытно! И какие выгоды от этого получит Германия?

— К Германии должны отойти вся Украина, Прибалтика, Белоруссия, Крым. Русские земледельцы будут обеспечивать Германию продуктами сельского хозяйства на льготных условиях. Совместное использование полезных ископаемых…

Хильгер впервые за всю беседу улыбнулся:

— Ваши соотечественники поддержат вашу щедрость?

Вопрос прозвучал явно иронически. Власов сделал вид, что не заметил.

— Лучше иметь одну Великороссию, нежели не иметь ничего.

Хильгер подвел итог:

— Теперь, генерал, нам ваши позиции более или менее ясны. Я доведу их до сведения… Пока все будет обсуждаться, пройдет какое-то время. Нам бы хотелось, чтобы вы, не дожидаясь ответа, провели ряд акций.

— Что я должен сделать?

Хильгер достал из портфеля плотный глянцевый лист.

— Это проект вашего обращения к русским солдатам и офицерам. Подпишите. И еще одну подпись под вашей фотографией.

— Лучше без фотографии.

— Фотография необходима, — твердо сказал Хильгер. — Это согласовано.

— Сколько времени в моем распоряжении просмотреть и отредактировать обращение?

— Зачем вам лишние хлопоты, генерал? Над обращением трудились талантливые люди. Его одобрили в отделе пропаганды верховного командования, его утвердил герр Геббельс… Подписали? Ну и прекрасно… Теперь я могу вас обрадовать: выполняя замысел фюрера, части 6-й армии генерал-полковника Паулюса вышли к Волге в районе Сталинграда. Капитан, слышали последнюю сводку?

— Так точно, господин советник. Северная часть Сталинграда в наших руках. Наша авиация беспрерывно бомбардирует центр города, переправы через Волгу. Вечером, по всей вероятности, получим сообщение о падении Сталинграда. Серьезный успех под Новороссийском, наступление на Крымскую и Темрюк идет по плану.

— У нас отличный повод открыть бутылку шампанского, капитан!

Штрикфельд предчувствовал, что разговор обязательно закончится шампанским, — он знал этих господ из министерства иностранных дел: поговорят, пусть даже о пустяках, а потом обязательно пробки в потолок. Это у них вроде как наследственное, поскольку сам герр Иоахим фон Риббентроп имеет прямое отношение к виноторговле.

Хильгера словно подменили: мил, любезен.

— Как это у вас, у русских: «Делу время, потехе час»?

— Вы отлично говорите по-русски, господин советник.

— Ваше здоровье, господин Власов. Я долго жил в Москве, Андрей Андреевич. Был советником в нашем посольстве. Искренне жалею, что мы раньше не встретились. На приемах всегда бывало много ваших военных. Вы немецкий знаете?

— Крайне слабо. Точнее, не знаю совсем. Когда-то в семинарии проходил греческий, латынь…

— Прелестное шампанское, генерал. Ваше Абрау-Дюрсо нисколько не хуже французского. Я нахожу, что ваше, особенно полусладкое, просто шедевр. Капитан, а что, если мы еще бутылочку, как это по-вашему, Андрей Андреевич, по-русски: дербалызнем?

Если бы мертвые могли говорить!

Встал бы из гроба ломакинский мужик Андрей Власов со своей старухой.

Жаден был старик! Крепко деньгу любил. Всю жизнь копил. Всю жизнь землю прикупал, за грош обидеть мог кого угодно — жену, свата, кума.

В долг давать — давал, да брать боялись, разве что по крайней необходимости: не вернешь в срок — из горла вынет, со всеми процентами, да еще и ославит. Как-то на фоминой неделе жена подала нищему гривенник. Ей перепутать ничего не стоило, поскольку старик ей деньги в руки почти что не давал. Догнал Власов прохожего за околицей, отобрал серебряную монету, дал семишник. И это на фоминой, когда родителей положено поминать с чистой совестью!

В петров пост убило молнией у Власовых корову. Люди как в этом случае поступают? Увозят подальше и зарывают поглубже, чтобы волков не соблазнять. А Власов скорее за нож. И прирезал мертвую-то! «Ничего, съедим!» Кабы сам со своей семьей ел — твое дело, хоть ежей ешь! А он мясо в продажу пустил. И хоть по дешевке, все равно никто не польстился.

Жаден был старик, кого угодно мог обидеть за полушку, но если бы встал он из гроба и узнал бы, что сын его Андрей с врагами распивает и такие разговоры ведет, — проклял бы!

Воскликнула бы в ужасе мать:

«Вымолили у господа бога сыночка!»

Рождались все девочки — одна за другой. А муж злился, орал: «Кому я дом, имущество передам? Зятьям? Мне сын требуется!» И ходили — ходили на богомолье: к Сергию Радонежскому, падали на колени перед Иверской и Казанской иконами божией матери, во Владимире целовали на коленях мощи князя Андрея Боголюбского, поклялись, что назовут сына Андреем. Муж сказал: «Бог с ним, с хозяйством! Родишь сына — отдам в попы».

«Поди разберись, кто мой хозяин? Штрикфельд заверяет — верховное командование. Тогда почему Берлин прислал его — офицера гестапо? При чем тут отдел пропаганды? Как проверишь, если, кроме капитана, я никого не вижу? Хильгер не показывается. Прислал на память два экземпляра моего обращения к советским войскам, внести еще поправки, даже не показали предварительно! Много они про евреев мне подсунули, перебрали. И подарок прислали — «Майн кампф» и альбом с репродукциями Дрезденской галереи. Оказывается, Сикстинская мадонна у них. Я почему-то думал, что она у папы римского… Сегодня буду говорить с Штрикфельдом всерьез. Кто я, господин капитан? Если я заключенный, тогда вы мне так и скажите, я буду знать и вести себя соответственно. А кто же я на самом деле? Кто? Сволочи, не могли эту самую «Майн кампф» подарить на русском языке — почитал бы с удовольствием… Интересно, что на фронте? Сдадут наши Сталинград или не сдадут? Наши! Кто теперь для меня наши? Что про меня говорят?.. А ведь для меня, пожалуй, лучше, если Сталинград не сдадут. Если сдадут, тогда немцы совсем одуреют от победы и пошлют меня ко всем чертям. Могут просто пристукнуть. Сны нехорошие вижу. То ворон каркает на крыше — к покойнику в этом доме, петух головой трясет — к беде, передний угол трещит — несдобровать хозяину… Впрочем, какой я теперь хозяин и что снам удивляться: каково живется, таково и снится!.. Ах, Штрикфельд, Штрикфельд! Лиса! Все одно и то же: «Пока из Берлина ничего нет!» А почему из Берлина? Ставка здесь, в Виннице! При чем тут Берлин? Хитрят, сволочи. Не такого я ожидал!..»