Роберт Кемпбелл - Алиса в Хуливуде

– Готовы!

– Готовы встретиться с Мистером-Полуночная-Америка?..

Аудитория взорвалась от восторга, и, раздвинув занавес в глубине сцены, на подиум вышел Роджер Твелвтрис. Он широко раскинул руки, он, преисполнившись смирения, начал раскланиваться направо и налево, всеобщее восхищение, судя по всему, его удивило и, может быть, даже несколько испугало. Эдакий простачок из деревенской глуши – и ничего страшного, если кто-нибудь вспомнит при этом о том, что его юность прошла в трущобах Южной Филадельфии.

Вот он, в скромных брючатах, в вязаной жилетке, в твидовой курточке, самую малость уже заношенной на локтях. Тот самый человек, с которым вы встретитесь на экране переносного телевизора, сделав привал в ночной пустыне, или заглянув в придорожный бар и подсев к стойке выпить стаканчик кофе. Озабоченный всегдашними хлопотами фермер, усталый коммивояжер, врач из маленького городка, вытащенный посреди ночи из постели принять роды или же закрыть глаза только что умершему старику. Усредненный и обобщенный американец, соль земли, бессонный приверженец американской мечты, – одним словом, человек, с которым хочется поговорить, когда тебе грустно и ты никак не можешь заснуть. Потому что тоже находишься в дороге. В одинокой бесконечно долгой дороге, хоть куда-нибудь да ведущей или же не ведущей никуда.

– Дайте передохнуть, а, – произносит Твелвтрис. – Дайте мне самую малость передохнуть.

В доме у самого Твелвтриса в каждой комнате было по телевизору того или иного формата. Не считая тех восьми аппаратов с двадцатью пятьюдюймовой диагональю каждый, которые, выстроившись в ряд, занимали целую стену в «студии», которая качеством оборудования не уступала профессиональной.

Большая часть гостей – и уж наверняка все, кто искал или ожидал милостей хозяина дома, собрались в «студии», любуясь живой иконой, повторенной восемь раз подряд, и жадно ловя малейшую тень на экране.

Остальные разбрелись по дому кто куда. Примерно полдюжины гостей, считающих себя особо интимной компанией, собрались на кухне вокруг чащи с пуншем и с интересом поглядывали на то, как хлопочет повар-никарагуанец.

Одна парочка даже предалась любви, запершись в ванной, причем и здесь мужчина поглядывал на телеэкран, тогда как дама, извиваясь у него на бедрах, смотрела на того же Твелвтриса на том же телеэкране, только отраженного в зеркале для бритья. Конечно, это было нелепо, но ведь никогда не знаешь, какие вопросы тебе зададут чуть позже.

Дженни ушла к себе, легла на постель, поглядела с высоты подушек на груду подарков, которые по ее требованию втащил сюда Пуласки. Она думала о том, хорошо ли ей живется в Хуливуде, если даже в день собственного гражданского совершеннолетия ей некому отдаться. Телевизор с девятнадцатидюймовой диагональю был включен не на полную мощность – однако на вполне достаточную, чтобы разбирать шутки, все до единой казавшиеся ей в этот вечер плоскими.

А Мистер-Полуночная-Америка на экране никак не унимался, хотя и взывал к публике со словами: «Дайте передохнуть».

Твелвтрис ушел к себе в спальню. Извлек из кармана «сюрприз», преподнесенный ему Нелли, вынул из обертки магнитофонную кассету. На ней наверху была от руки написана дата – «13 сентября 1980». Вставил кассету, нажал на «пуск» и снизил громкость до минимума.

Его же собственный голос произнес:

– Я нанял тебя поиграть.

Тонкий и усталый женский голос возразил на это:

– Ну хорошо, я знаю. Но ради всего святого! Вы же обещали, что не зайдете слишком далеко.

Послышался звук шлепка. Или удара. Или шлепка – но у самого микрофона.

– Ах, черт, – пробормотала женщина.

Послышались новые шлепки, все сильнее и сильнее. Потом на смену им пришли глухие удары. Звук был такой, словно деревянным молотком били по дыне.

Твелвтрис начал приходить в ярость, постепенно проникаясь мыслью о том, что Нелли шантажирует его. И в то же самое время он почувствовал сильную эрекцию – словно виртуальное переживание сравнилось по интенсивности с тем, подлинным и давнишним.

«Ах, нет, нет, только не это», – лились из динамиков женские стенания. Звучали они уже не протестом и даже не мольбой. Звучали они так, словно женщина пыталась убедить своего мучителя в том, что ему не имеет смысла истязать ее и дальше, – не имеет смысла, потому что она уже мертва.

На следующее утро Свистун и Нелли вышли из своих комнат с пятиминутным интервалом, однако она оказалась первой.

Когда он в шортах и пляжном халате, которого никогда не надевал дома, выскользнул на кухню, она уже стояла у плиты и варила кофе. На ней был все тот же поношенный халат. Пряди волос рассыпались по всему лицу ржаной соломой. Увидев Свистуна, она бегло улыбнулась ему. Под глазами у нее были маленькие мешки, которые ее только красили.

Бип и Бонго лежали на полу. Свистуну показалось, будто и псы ухмыльнулись при его появлении.

Раздвижные стеклянные двери были открыты в патио с бассейном. Когда Свистун вышел на свежий воздух, солнечные блики на поверхности воды вонзили ему в глаза ленивые лезвия. Даже синева безоблачного неба показалась ему невыносимой. Он торопливо шагнул назад, в дом, где работал кондиционер и было прохладно.

– Мы умерли и попали в ад, – сказала Нелли.

– По-вашему, в аду есть система кондиционирования воздуха?

– Я решила, что мы прекрасно можем позавтракать и здесь, если вы не против.

– «У Милорда» без нас обойдутся. Яичница с чем-нибудь?

– С беконом или с сосисками?

– Или-или. Нет, и с тем, и с другим.

– Можете пока поджарить тосты?

– Люблю приобретать новые трудовые навыки. Он заглянул в обширную хлебницу.

– У нас богатый выбор.

– А как насчет английских хлебцов?

– Имеются.

– Отлично. Вот это подойдет.

Он распечатал два заранее нарезанные тонкими ломтиками хлебца, разделил ломтики вилкой и вставил первую пару в тостер.

– У Твелвтриса крайне скверный характер, – заметил он.

– Наконец-то вы это поняли.

– Он вас когда-нибудь бил?

– А что, разве похоже?

– Но хоть раз он все-таки вас ударил? Мне трудно работать, если я ничего не знаю.

– Да, он несколько раз меня бил. Но не часто и не слишком сильно.

– А как до этого доходило?

– И я всегда обещала, что, если он не прекратит этого, то я убью его, когда он уснет.

– Значит, это были своего рода грубые забавь!? Сексуального свойства?

Лопаточкой она сняла яичницу со сковороды и разложила в две тарелки. Сняла бекон и сосиски с другой сковороды и разложила их тоже. Подала завтрак на стол. Тостер выплюнул ломтики поджарившегося хлеба. Свистун подхватил их щипчиками и вставил в тостер новую пару.

– Знаете, – сказала она, – мы с вами могли бы провести научную дискуссию. На тему о том, как бьют, мучают, истязают жен.