Юрий Кларов - Черный треугольник. Дилогия

Однако Леша объявился именно на Сухаревке. Произошло это на исходе третьего дня наблюдения за лавкой «вышеозначенного».

На человека с маленьким шрамом над бровью обратили внимание еще тогда, когда он с папироской в зубах лениво прохаживался вдоль «граммофонного ряда».

«Я ведь вглядчивый, Леонид Борисович, – рассказывал мне потом довольный Артюхин. – Как глаз бросил, то сразу засек, что это и есть тот самый уголовный гражданин. Мне глаза не затемнишь. Повертелся он вокруг да около – да в лавочку. Там мы его ладком-мирком и засахарили».

Вместе с Лешей Артюхин «по спопутью» привез в розыск и «вышеозначенного».

Итак, Леша, о котором говорили вдова ювелира Павлова и член союза хоругвеносцев Глазуков, в наших руках. Против него имеются веские улики, что именно он изготовлял стразы, имитирующие похищенные в ризнице камни. Установлено, что проданные им Глазукову жемчужины украдены из ризницы…

Даже осторожный Борин, любивший щеголять своим скепсисом, и тот был настроен оптимистически.

– Вы не изволили слышать про похищение портрета Моны Лизы из Лувра? – спросил он у меня после того, как Артюхин доложил об аресте Леши и «вышеозначенного». – Нашумевшая история. О ней в свое время много писали в газетах.

– Когда это было?

– Если мне память не изменяет, в конце одиннадцатого.

– Увы, в то время я был лишен не только газет… А что это за история?

– Любопытнейшее было дело, почище ограбления патриаршей ризницы! – мечтательно сказал Борин. – Десятки версий! Чего только не предполагали: и деятельность международной банды, созданной американскими банкирами для похищения и вывоза в Америку шедевров мирового искусства, и заговор анархистов, и поступок сбежавшего из психиатрической больницы умалишенного… Но главное – начал назревать грандиозный политический скандал, который мог закончиться серьезным конфликтом между Францией и Германией.

– Даже так?

– Да. Ведь одной из версий, которую усиленно поддерживала французская пресса, было утверждение, что картина похищена по прямому указанию его императорского величества Вильгельма, что это сделано якобы для того, чтобы унизить Францию, подорвать ее престиж. И знаете, чем все это кончилось?

– Знаю, – сказал я. – Мировой войной.

– Нет, кроме шуток…

– Чем же?

– Арестом забулдыги маляра, ранее судившегося за ограбление проститутки. Вор, натурально, не имел никакого касательства ни до американских миллионеров, ни до императора Вильгельма. Да и украл он так, по случаю, не мог спокойно пройти мимо того, что плохо лежит или висит. Картину-то ему девать было некуда. Вот он и хранил ее у себя, свернув рулончиком и обмотав газеткой. Под кроватью она у него лежала, рядом с ночным горшком. Картина кисти Леонардо да Винчи и ночной горшок… Каково, а? А техника самой кражи оказалась донельзя примитивной. Именно поэтому, разрешите заметить, полиция и не могла разыскать похищенного. Да-с, – нравоучительно закончил он, – забулдыгу маляра всегда сложней найти, чем вора международного класса.

Борин никогда и ничего не говорил зря, поэтому я спросил:

– Считаете, что Артюхин наконец привез нашего «маляра»?

Он указующим перстом выставил вперед свою бородку и тонко улыбнулся:

– Кто знает. Извините за парадокс, Леонид Борисович, но самое сложное чаще всего оказывается самым простым… Во всяком случае, нужно, чтобы Леша «сыграл на пианино».

– То есть? – не понял я.

– Хочу снять у него отпечатки пальцев и сравнить с обнаруженными в ризнице, – объяснил Борин.

Лешу заставили «сыграть на пианино» перед допросом. Отпечатки не совпали…

Предоставив барыгу с Сухаревки Борину, я занялся Лешей, Алексеем Воловиным, которого знали на Хитровом рынке под кличкой Дублет. Беседуя с ним, я не раз вспоминал Розу Штерн, вернее, прочитанную ею как-то на Хитровке лекцию: «Существуют ли преступники?» Роза, понятно, доказывала, что их нет. Государство и закон – вот корень всех бед. Стихийно протестуя против гнета государства и спасая себя от голодной смерти, те, кого принято называть преступниками, просто вынуждены красть, грабить, убивать в насиловать. Именно в этом проявляется их природное свободолюбие, чистота и чуть ли не целомудренность. «Мне говорили, – обращалась она к аудитории, – что сюда придут гопники и карманники, босомыжники и поездушники. Нет, отвечала я, сюда придут не они, а те, кому мешали иначе проявить свои таланты и способности. Я уверена, что среди вас есть поэты и инженеры, талантливые художники и даровитые химики».

Штерн, как всегда, излишне увлекалась, впадая в крайность. Но среди хитрованцев действительно попадались далеко не заурядные личности, которые в силу различных причин оказались на дне жизни. К сожалению, при всем при том они оставались хитрованцами, жителями «вольного города Хивы»…

Когда-то в детстве я не сомневался, что автор умной книги обязательно умен, а актер на амплуа благородных отцов – образец человеческих добродетелей. Позднее я понял, что талант и его обладатель не одно и то же, что талант – принадлежность человека, а не он сам. И все же после восторженного отзыва Кербеля о стразах, которые сделал безграмотный самоучка, я ожидал от таинственного Леши большего…

Увы, как человек он ничего собой не представлял: это был мелкий жулик и кокаинист.

Отец Воловина служил сортировщиком драгоценных камней в Екатеринбургском филиале англо-французской компании New Emerald Company, которая монополизировала добычу изумрудов не только в Колумбии, но и в России, прибрав к рукам лучшие изумрудные копи Урала. В свободное от службы время сортировщик – человек, видимо, не без способностей – с помощью сына, которого он рано приобщил к делу, изготовлял стразы.

Алексей многому научился у отца. Когда ему было двенадцать лет, отец уволился из New Emerald Company и перебрался в Москву, где после смерти сестры ему достался в наследство домик в Замоскворечье. Он купил патент на торговлю ювелирными изделиями и определил сына в реальное училище. Но удача недолго сопутствовала екатеринбуржцу. Дом застрахован не был, и, когда случился ночной пожар, отец Воловина превратился в нищего. Алексею пришлось бросить училище. Отец надеялся, что ему удастся выбраться на поверхность. Но все его попытки кончались неудачей. Он запил. В пьяном виде и утонул, попав в прорубь.

Некоторое время после смерти отца Алексей промышлял случайными заработками. Затем пофартило: его взял к себе старик ювелир с Хитровки, занимавшийся изготовлением фальшивых камней. Денег хозяин не платил, но зато кормил до отвала. По хитрованским меркам старик жил припеваючи. Свою продукцию он продавал скупщикам на Хитровке, Сухаревке и Смоленском рынке. У него Воловин не только освоил секреты мастерства, но и главные законы Хитрова рынка («Удача нахрап любит. Кошка на царап берет, собака – грызом, а «деловой», чтобы не сожрали, и при когтях и при зубах быть должен – когда оскалится, а когда царапнет…»). Старик тоже был доволен: ученик попался способный – на лету все хватал.