Наталья Солнцева - Печать фараона

- Это ваша мама вышивала? - спросил Смирнов, переводя разговор на другое.

Его не интересовали семейные неурядицы, он приехал разузнать побольше о Яне. Иногда корни проблем тянутся из таких глубин, что диву даешься.

- Лукерье Ракитниковой многие люди заказы делали - и народные артисты, и жены начальников, и священнослужители… да что говорить, прошли те времена, - вздохнула Федотья. - Мама церковные покрывала для монастырей делала, плащаницы. Ее вышивки даже в музее есть! По нашей женской линии искусство рукоделия передавалось из поколения в поколение, от самих золотошвеек из мастерских боярыни Ефросиньи Старицкой, вместе с именами: Федотья, Лукерья и Настасья. Так было положено девочек называть. На мне все и оборвалось - не легла моя душа ни к вышиванию, ни к плетению кружев, ни к иному шитью. Дочку-то я все же Настеной назвала, а вот к рукоделию не приучила. Бабушке тоже это не удалось. Потому она и прикипела к Яночке! Та девочкой на лето приезжала, жила в Рыбном с Лукерьей, перенимала у нее, как узор составить, цвета подобрать, какие нитки использовать. Все, бывало, сидит над пяльцами, мудрит что-то. Хорошая девчушка была, тихая, а как выросла да мать похоронила, чураться нас стала. И мы не навязывались. Потом Яночка замуж вышла за нашего, старицкого парня. Они у Насти на свадьбе познакомились.

- Могу я с вашим мужем поговорить? - спросил Смирнов от безысходности.

Ну что еще могла ему поведать эта уставшая от жизни, иссохшая женщина?

- С дедом-то? Конечно, можно. Только он на рыбалку с утра подался, когда придет, не знаю. - Она помолчала. - Вы… про наследство упоминали. Это что, Яна вас прислала? Так ее имущества тут нету.

- Понимаете, Яна Хромова умерла, ее убили.

Федотья прижала жилистые ладошки к губам, обомлела.

- Господи! Такая молодая… Ой, жалко! Жалко. Как же ее убили, за что?

- Пока неизвестно. Идет следствие. Я думал, вы поможете выяснить некоторые обстоятельства. Когда вы видели Яну последний раз?

- Давно. Позапрошлой осенью Яна гостила в Рыбном, у дочери с мужем. Бабушка Лукерья еще была жива, но уже едва дышала, память потеряла, заговаривалась, - однако Яну узнала и обрадовалась. Мне тогда пришлось временно переселиться к молодым, помогать ухаживать за больной. А когда Яна приехала, то вызвалась посидеть пару ночей с бабулей - я хоть отоспаться смогла. Она помоложе, покрепче: ночью старушку развлекала разговорами, а днем бродила по берегу Волги, по старым местам, где в детстве играла. Будто прощалась! С тех пор я о ней ничего не слышала. Бедная! Рано с жизнью рассталась… кто бы мог подумать? Убили!

- Яна дружила с Настей?

- Они с трудом находили общий язык, - вздохнула Хлебина. - Настя девчонкой была шустрая, веселая, озорная, а Яна - будто ларчик закрытый: насупится и думает о чем-то своем. Ни с соседскими детьми играть не хотела, ни взрослым помогать по хозяйству. Бабушка Лукерья одна сумела ключик к ней подобрать - сядут вдвоем, перешептываются, колдуют над пяльцами. Мать у меня была не только рукодельница, еще и выдумщица великая, сказки любила, знала их бессчетно, многие сама сочиняла. На старости только, - прости, Господи, - из ума выживать стала маленько: перепутала сказки с былью. Никто уж ее слушать не желал, так она душу отвела напоследок с Яной, наговорилась досыта.

- В Старице или в Рыбном у Яны были какие-нибудь знакомые, друзья? - спросил Смирнов.

Женщина подумала, развела руками:

- Нет. Мы удивились, когда Яна вдруг вышла замуж за Валерку Хромова, - думали, она в девках вековать будет. Внешностью не вышла, характером тоже. А вот, поди ж ты, нашелся жених: смирный, непьющий.

Федотья спохватилась, что с завистью говорит о судьбе Яны, которой уже нет в живых, замолчала.

В комнате было тепло, уютно. На диване, свернувшись калачиком, спал большой рыжий кот. В окнах, за вышитыми занавесками, потемнело, пошел снег. Редкие крупные снежинки прилипали к стеклам.

- Чаю хотите? - предложила хозяйка.

Смирнов вежливо отказался, думал, какой бы еще вопрос задать. Ничего достойного внимания он пока не узнал. На что надеялся? Уходить рано, а о чем говорить, непонятно.

- Можно, я посмотрю вышивки? - вырвалось у него.

Хлебина расцвела от удовольствия. Она повела его в просторную спальню, где все поражало глаз - покрывала на кроватях, подушки, вышитый абажур, салфеточки, чехлы для стульев.

- Это все мамины руки сотворили, - тепло произнесла Федотья. - Хотите, я еще из шкафа достану?

Она вывалила на кровать ворох наволочек, полотенец, изумительной красоты сорочек, поясов, передников и прочих вещиц, назначение коих было Смирнову неизвестно, - начала показывать.

- Вот свадебные полотенца, вот головная повязка… а вот… ой, это не то.

В ее руках мелькнул невзрачный лоскут, тут же полетевший в сторону. Сыщик напрягся.

- Постойте-ка… не отбрасывайте, мне интересно.

Он потянулся за лоскутом, на котором вместо яркого цветного узора был вышит пейзаж: извивы реки, солнце, садящееся в воду, обрывистый берег, дерево… Картинка природы, выполненная виртуозно легкими, четкими стежками, в то же время напоминала детскую игру в виде плоского изображения местности, по которому надо переставлять фишки.

«Где-то я уже подобное видел», - подумал Смирнов.

Ева робко позвонила в дверь квартиры Хромова.

Славка бы не одобрил такого поступка, но она просто потеряла терпение. Да, она решила воспользоваться его отъездом в Старицу и поговорить с мужем убитой. Ждать некогда! Нельзя будет имитировать смерть Стаса Киселева дольше, чем несколько дней. Пусть пройдет неделя, даже две… но молодому человеку придется вернуться к работе, снова ездить по городу, ходить по улицам - он не сможет жить затворником, стать мертвым для всех, кроме отца и матери. Значит, расследование должно поскорее закончиться. А оно становится все запутаннее и сложнее.

Ева перестала искать звенья логической цепочки и углубилась в подсознательное. Что подсказывал ей внутренний голос, не обремененный общественными условностями и предубеждениями ума? Он считал главными виновниками случившегося совершенно не тех, кто попал в поле зрения Смирнова и Евы. Этот невидимый, далекий и грозный противник именно потому оставался неуловимым, что находился по другую сторону туманной завесы, которую люди привыкли называть временем. Но вездесущее и необъяснимое время - всего лишь зеркало, отражающее течение бытия. Оно бесстрастно молчит, одинаково воспроизводя на своей загадочной поверхности и лучезарных и жестоких богов, и обычных людей, и героев, и преступников.

- Мы всегда можем заглянуть в это зеркало, - шептала Ева. - И рассмотреть детали, ускользнувшие от нашего взора.