Сергей Хелемендик - Группа захвата

Все эти вопросы чрезвычайно важны для меня, но ответ на них не сумеет дать уже, вероятно, никто, потому что единственный очевидец, он же убийца, Геннадий Волчанов был убит в перестрелке несколькими часами позже…

Что бы ни случилось там, в доме, понятно лишь одно. Своей жизнью я обязан дедушке Грише. Пытаясь спасти меня от дыма, он не знал даже, жив я или нет. Он спас меня, а сам погиб от удушья. Когда я думаю об этом, мне хочется грызть себя за руку от стыда: я был несправедлив, чудовищно несправедлив к нему…

Еще одним спасителем была моя жена. Получив телеграмму, она немедленно связалась с редакцией. Главный редактор ее успокоил, сказав, что я недавно звонил и ничего особенного со мной не происходит. Но она не успокоилась, настаивая на том, чтобы кто-то немедленно занялся моей судьбой. Скрепя сердце, главный сделал то, о чем просил его и я сам в телефонном разговоре, – связался с чиновником прокуратуры и начал переговоры о том, как найти меня в этом, забытом богом, городишке.

На следующий день моя жена получила по почте фотографии и пришла в ужас. Как показал на следствии Волчанов, он в ту же ночь с оказией отправил компроматы на мой домашний адрес. Он объяснил этот поступок так: надеялся спровоцировать мою жену на какое-нибудь выступление, например, заявление в партком о моем аморальном поведении. «Нормальная женщина должна была поступить так!» – заявил Волчанов, поставив под сомнение нормальность моей жены. Кстати, на допросах Волчанов и меня называл не иначе, как «этот ненормальный».

К фотографиям была приложена записка, сообщавшая, что я таким образом развлекаюсь в командировке каждый вечер. Жена говорила мне, что когда открыла пакет и увидела первый снимок, то закричала от ужаса. На снимке я и в самом деле лежал, как мертвый. Потом она прочитала записку, посмотрела время отправления телеграммы и поняла, что я жив.

В тот же день жена начала поиски Лени. Это был единственно правильный шаг, и она совершила его, разыскав Леню по телефону в Сочи в тот же день. Ночью он был уже в Москве, утром следующего дня собрал всю информацию, которая была доступна, и в субботу вечером вылетел в … – скую область. К моему несчастью, самолет посадили на полпути – областной центр не принимал, – и Леня опоздал ровно на сутки… Каждому воздается по вере его. Вера в друзей воздала мне полной мерой, подарила жизнь тогда, когда я, казалось, был обречен.

Леня появился в моей жизни примерно десять лет назад. После четвертого курса университета я поехал на военные сборы, где два месяца мок в палатке и, как и все остальные, делал вид, что учусь разбирать и собирать автомат Калашникова. Леня был в другой роте – он учился на юридическом факультете. Наше знакомство началось со спора, кто первым станет под струю ледяной воды из крана – единственный способ помыться, предусмотренный для будущих офицеров запаса. Наш спор очень быстро перешел в потасовку, причем в драке приняли участие курсанты обеих рот. Одуревшие от скуки и безделья, наши товарищи были рады возможности встряхнуться. Кончилось это взысканием, наложенным на нас как на зачинщиков. Мы неделю вместе мыли вонючий пол в сортире, и это несчастье подружило нас.

Судьба Лени сложилась необычно. После окончания университета он стал следователем КГБ. Его выбрали из десятков кандидатов на это место. За что, ни я, ни он не знаем. Несколько лет Леня занимался валютными делами, но неожиданно в недрах этой организации родилось новое подразделение – специальная служба по борьбе с преступностью в милиции, и Леню взяли туда. Этим он занимался последние четыре года. Пока я был за границей, мы вяло переписывались, но когда я пришел в журнал, наша дружба оживилась чрезвычайно. Он был первым, кто дал мне объемное и правдивое представление о том, что есть правосудие в нашей стране.

«Бойтесь милиции!» – таким приветствием Леня встречал своих друзей, используя эту фразу вместо «здравствуй». По большому секрету он рассказывал мне о закрытых процессах, после которых расстреливали высших чинов милиции, которые обвинялись в немыслимых, кошмарных жестокостях. Среди них были маньяки, истязавшие, убивавшие и насиловавшие людей в течение многих лет. Леня не говорил об этом много, хотя входил в группу, которая занималась милицейской мафией в южных районах России, а затем в Средней Азии. Как-то он обронил фразу, которую я много раз вспоминал потом: «Там нечего расследовать, так как всем все известно, доказательства на виду. Просто все уверены, что так и должно быть». Леня участвовал в крупной войсковой операции, в которую превратился арест министра внутренних дел одной из республик.

Когда моя жена рассказала ему все, что знала сама об этом деле, а она знала только о смерти детей и письмах учителя, Леня, как он говорил мне потом, почувствовал, что я залез в самую пасть Минотавра. На свой страх и риск, не поставив в известность свое начальство, Леня устремился в этот городишко, вооруженный лишь удостоверением капитана КГБ, которое у него отняли, кстати, неделей позже. Отняли навсегда – вмешательство в эту историю стоило ему карьеры. И хотя он успокаивает меня и говорит, что это было лучшим исходом, потому что ловить убийц в милицейских мундирах он устал и, останься на той работе еще, сошел бы с ума, мне горько слушать его. На своей работе Леня был на месте. Спасая меня, он нарушил строгие правила своей игры. Хотя правда и то, что стоило ему поставить в известность начальство, и ему никто не позволил бы ехать. Сигнал направили бы по инстанции, а я… Я, вероятнее всего, не сумел бы написать этот роман – меня просто бы не было в живых. Так что Леня обменял свою карьеру на мою жизнь, и мы оба считаем, что это был достойный обмен.

Леня оказался возле пылающего дома дедушки Гриши в тот момент, когда прибывшие пожарные разводили руками и делали вид, что ищут гидрант, к которому можно подключиться. Дом горел, Волчанов молча созерцал пламя, пожарные лениво рассуждали, мол, хрен с ним, пусть горит, меньше хлама убирать придется…

Очевидно, имеют некоторые основания рассуждения о профессиональной интуиции разведчиков и следователей. Леня видел Волчанова первый раз в жизни, не знал ничего о нем, о доме, но то, как тушился этот пожар, встревожило его настолько, что он решился представиться Волчанову и взять на себя руководство тушением пожара. Кран сразу нашелся, и пожар почти мгновенно потушили. Дом успел сгореть лишь наполовину.

На его вопрос, кто живет в доме, Волчанов пожимал плечами и отвечал, что здесь жил какой-то старик-пьяница и с ним полусумасшедший учитель, но, говорят, они уехали в область еще в субботу. Леню поразило, как «беспокоился» (термин следователей, обозначающий состояние сильного стресса) Волчанов, отвечая на простейшие вопросы. Во время этой странной беседы Леня случайно заметил в канареечной машине тело Николая Волчанова с размозженной выстрелом головой. Он еще не успел опомниться от созерцания трупа и решить, как вести себя дальше, когда к дымящемуся дому подъехали две черные машины.