Фридрих Незнанский - Убить ворона

Савельев пожал плечами.

– Сейчас у меня просто не осталось никакого выбора. Особенно после Резника, – сказал штурман.

– Чем же вас так Резник припер? – усмехнулся Турецкий.

– Я сам себя припер! – обреченно произнес Савельев и тихо добавил: – Это я убил Резника.

У Турецкого нервно дернулась губа. Хорошо, что Савельев этого не заметил.

– Я не хотел его убивать. У меня просто сдали нервы. От страха и неопределенности. Хотел только сильно напугать, чтобы он, гнида, тоже теперь жил в страхе. Так же, как и я. Не хотел я убивать, понимаете? Я просто держал пистолет, хотел попугать, посмотреть, как он бьется в падучей от страха. Я не хотел убивать!…

Елена стояла у холодной стены, глядя прямо перед собой – отрешенная и независимая. Увидав Турецкого, спокойно взглянула на него – без вызова, но с достоинством.

«Потрясающее у нее свойство – собираться в самые тяжелые моменты жизни, – с восхищением подумал Турецкий. – А вот в пустяках теряется. Но это чисто женское».

Александр встал рядом с ней, так же оперевшись спиной о стенку.

– Ты меня простишь? – наконец тихо спросил он и повернулся к ней, чтобы посмотреть в глаза.

Она вопросительно взглянула на него.

– Что еще? – произнесла она, и голос ее дрогнул.

Турецкий поспешил объяснить:

– Ты свободна и можешь идти!

Она усмехнулась:

– Спасибо.

Он услышал в ее голосе знакомые язвительные нотки. И больше ничего. Ни тени удивления, никаких расспросов.

Елена спокойно собрала пакет с вещами и вышла из камеры.

Турецкий шел за ней следом по коридору.

– Я тебя отвезу, – сказал он, открывая ей дверь на улицу.

– Нет, – твердо ответила Савельева.

Турецкий все же вышел за ней на улицу. И увидел там внука Сабашова. Юрка тут же подбежал к Савельевой. Как будто бы ждал ее.

– Елена Георгиевна, я вас провожу! – засуетился парень вокруг учительницы.

Он взял из ее рук пакет, и они пошли вдвоем по улице. Турецкий долго смотрел им вслед.

Уже ночью она сама позвонила в гостиницу:

– Ты можешь сейчас срочно ко мне приехать?

– Что случилось? – насторожился Турецкий.

– Я не могу об этом по телефону.

– Хорошо. Сейчас еду.

Турецкий с трудом поймал машину. Он мчался к Савельевой, пытаясь представить, что еще могло у нее или с ней произойти? Что это за женщина такая, которая просто притягивает к себе неприятности?

Когда он вошел в ее квартиру, напряжение его достигло предела. Она молча кивнула ему в сторону спальни. Турецкий осторожно вошел туда, держа под плащом пистолет наготове, и быстро оглядел комнату. В спальне было пусто. Он повернулся к Елене и вопросительно взглянул на нее.

– Поцелуй меня, – сказала она.

– Ш… Что? – опешил Турецкий.

– Поцелуй меня! – повторила Елена.

– Сумасшедшая, – изумленно выдохнул Александр.

Елена была абсолютно серьезна. Лишь кончики губ ее слегка подрагивали. Он прекрасно знал, когда такое бывало с ней. И хорошо помнил, что после этого случалось с ними.

– Лена, – остановил движение ее руки к своей шее Турецкий. – Я не… не знаю…

Она властно высвободила свою руку, обняла Турецкого и поцеловала в губы.

«Все же она фантастическая женщина!» – это было последнее, о чем внятно в эту ночь подумал Турецкий.

Факс о прибытии Реддвея Турецкий получил, придя утром в следственное управление Генпрокуратуры. «С чего это старик Пит решился посетить нашу древнюю столицу? Уж не проснулась ли у него пенсионная страсть к путешествиям?» Туристические поездки никогда не фигурировали в качестве хобби прославленного разведчика. Он с подозрением относился к праздношатающимся людишкам, ищущим развлечений в чужой стране за большие деньги. Его никогда не интересовала экзотика, местные достопримечательности, которые, он совершенно искренне считал, можно посмотреть по телевизору, не напрягаясь, в постели за стаканом джина с тоником. Единственное, ради чего стоило падать в воздушные ямы, млеть от жары в накопителях, отказывая себе в ароматной сигаре, и терпеть запахи местной кухни, была его работа. Она заполняла все поры существования Реддвея, но в отличие от утомленных трудоголиков хохмач и беззлобный циник Пит производил впечатление человека, находящегося в состоянии постоянного отдыха, или по крайней мере игрока, легко пускающегося в занимательную авантюру.

Встреча с Реддвеем обещала Турецкому всяческие сюрпризы, но первый сюрприз дня преподнес следователю все-таки не иностранный гость.

В кабинет вбежал Сосновский.

– Как хорошо, что я вас застал, – залепетал Сосновский, пытаясь наладить уверенность шага. – Мне сказали, что вы недавно прилетели из Новогорска. Я искал вас вчера, искал позавчера. Важное сообщение. Откладывать нельзя, – адвокат, вероятно, напугался, что Турецкий перенесет их встречу, отговорившись занятостью.

Александр открыл «Брегет»:

– Ну, минут двадцать у нас еще есть. Уложитесь, Леонид Аркадьевич? Меня ожидает человек в Шереметьеве.

– Тут такое дело. Необычайной важности. Я не сплю уже несколько ночей, хотел звонить в Новогорск, но сами понимаете, не телефонный разговор.

Всю дорогу до кабинета Сосновский бежал, выбрасывая, как светская дама подол платья, полы своего пальто. Пот градом катился по его щекам, но он пугливо оглядывался, словно опасаясь, что потеряет из виду Турецкого и его важное сообщение пропадет для общественности.

– Валяйте, выкладывайте, что принесли, Леонид Аркадьевич, – Турецкий засек время. – Да снимите, наконец, пальто. Никто его здесь не утащит. Не на зоне.

– Скоро мне придется, по-видимому, туда направиться. Обстоятельства складываются весьма неблагоприятно. Чиркова больше нет.

– Как – нет?! Убит?!

– Нет, что вы! Вы меня не так поняли. Позавчера я прошелся по своим каналам. Есть одно «левое» лицо, оно ведет бухгалтерию не совсем… как это сказать… честных денег, то есть занимается оформлением счетов, немалых счетов, должен предупредить, здесь и за границей. Так вот, это лицо и предупредило меня, что Чирков имел большие вклады в иностранных банках.

– Интересно… О каких суммах идет речь?

– О сотнях тысяч долларов. Может быть, даже о нескольких миллионах. Налейте мне, пожалуйста, воды!

– Может быть, чай или кофе?

– Нет-нет! Простой воды. Мне трудно говорить. Теперь меня уже ничего не спасет. Чирков давно за границей, поменял имя, внешность – с такими деньгами на Западе все возможно, – и вы его ни за что не достанете. А за это буду отвечать я. Полетят чины, посты. Малютова накажут переводом на другую работу, а козликом отпущения вы, конечно, сделаете меня. Ваши железные нервы не растрогают даже любящие дедушку внуки. Вы никогда не поймете, какая это радость – кормить свое чадо лучшими фруктами и забавляться вместе с ним в бассейне. – Сосновский распалялся все сильнее и сильнее. В его словах смешались страх и горечь, желание надавить на жалость собеседника и сломить его хамством. Он находился в том состоянии, когда, как говорится, не ведают, что творят.