Фридрих Незнанский - Убить ворона

– Ах да. – Глаза Ката Зия Ман Дук Лаша выражали саму наивность. – Вчера в обед я стал баюкать свою крошку. Девочка уснула прямо на руках, и мне жалко было положить ее в кровать. Пришлось ждать, когда она проснется.

«Здорова же малышка дрыхнуть, старый хрен». Турецкий вспомнил предупреждения посла об отношении намибийцев к такой строгой философской категории, как время. "Да, нам с нашим расписанным по минутам городским сумасшествием трудно понять африканское безвременье. Это похоже на уютное деревенское обещание: загляну как-нибудь на днях к вам на часок после обеда.

Министр и не думал извиняться. Он по-отечески выспросил у Турецкого про всех его живущих и похороненных родственников, подробно остановившись на детях.

– Господин министр, я имею поручение посетить наших летчиков в тюрьме, передать им приветы. У них ведь тоже есть матери, по ним тоже плачут детки. – Турецкий решил долго не затягивать объяснения цели своего визита.

«Петушок» качал головой в такт слезливой мелодии речей Турецкого.

– Конечно, конечно, вы прямо сейчас получите разрешение на свидание. Мы гуманная страна, и все права человека в Намибии гарантируются.

Первое дело было сработано неожиданно лихо. Второе представлялось Турецкому намного сложнее. Он приступил к реализации плана, который получил скромное название: «Петушиные гребешки».

– Господин министр, я журналист, я приехал сюда, чтобы рассказать нашему народу о вашем народе. Моя цель – способствовать пониманию между нашими странами, ради блага простых намибийцев и простых русских. – Фу! Турецкий даже задохнулся от недостатка кислорода: на такую высоту он воспарил.

Министр слушал с благосклонным прищуром, будто вся эта речь предназначалась лично ему. Впрочем, это так и было. Турецкий, что называется, «разводил» государственное лицо. Он долго и витиевато распространялся о скорби всего русского народа по поводу трагедии в Намибии, о желании помочь страждущим, о жгучем интересе, который испытывают его соотечественники к древней великой Африке. Словом, он чувствовал себя в шкуре известного литературного героя Остапа Бендера, и его тоже несло. Порой он даже изящно взмахивал рукой, поправляя невидимый шарф – непременный атрибут великого комбинатора. Однако министр не читал Ильфа и Петрова и воспринимал излияния Александра, вероятно, как образец чистейшей высокой моды, которая обращена лично к нему – доблестному петушку, энергично расправляющемуся со своими курочками. Когда «клиент» совсем расслабился, Турецкий закинул удочку, что неплохо бы ему посмотреть на этого убийцу, монстра – истребитель «Су», который оказался томагавком войны между двумя великими державами. Но на эту дружественную инициативу Ката Зия Ман Дук Лаш среагировал хотя и доброй, но хитрющей улыбкой, означающей, что Карлсона запросто не проведешь. Тогда Турецкий ввел на театр боев тяжелую артиллерию – ловким движением он извлек из портфеля аптечные запасы. Расчет оказался верен. Противник в прямом смысле «рассиропился», уверяя, что именно эта розовая вода поможет ему избавиться от изжоги.

Министр выразил желание лично сопровождать Турецкого при осмотре присвоенного их ведомством груза. Александр ожидал увидеть всякое, но то, что предстало перед ним, превосходило любое воображение. В большом ангаре, сооруженном, по-видимому, недавно специально для «сушки», стоял блестящий, словно начищенная кастрюлька, красавец – гордость русской военной авиации. Кто-то постарался даже прикрутить к нему крылья. Словом, издалека самолет производил впечатление вполне обычного летательного аппарата. Но уже по мере приближения к нему Турецкого все настойчивее охватывало ощущение, что он присутствует в каком-то музее восковых фигур, где экспонаты похожи на оригинал точь-в-точь, но лишены живой плоти.

– Проходите, проходите, – Ката Зия Ман Дук Лаш обратил внимание на замешательство Турецкого и как гостеприимный хозяин пытался создать непринужденную обстановку. Они забрались в самолет по веревочной лестнице и застали поразительную картину. Прямо по центру его была раскинута роскошная шкура леопарда, на которой возлежала не менее роскошная черная девушка, перелистывающая иллюстрированный журнал.

"Стоило бы господину министру поменять имя: «петушок, который разводит курочек в самолетах». Девушка томно прошествовала к гостям и повисла у господина министра на талии, с интересом разглядывая белого. Через какое-то время в тесном самолете соорудился маленький черный гарем, заполнившийся еще тремя негритянками. Они окружили Ката Зия Ман Дук Лаша и защебетали с ним. Пока девушки выясняли отношения со своим покровителем, Турецкий оглядывался вокруг – самолет оказался совершенно пустым. Собственно, это был только корпус.

– Ай-ай-ай! Нехорошо пренебрегать веселой компанией. Девушки могут обидеться, – за спиной хитро прищуривался господин министр.

– А где же… приборы, моторы, вооружение?

– Какие приборы? А не было никаких приборов… – В этот момент Турецкому показалось, что в заплывших глазках министра выразилось гораздо больше понимания и хитрости, чем можно было подумать раньше.

Министр встал в торжественную позу и произнес слова, которые, видно, заранее готовились целым министерством.

– Наша страна решила вернуть России ее самолет. Думаю, ваш Президент по достоинству оценит этот жест доброй воли.

«Ах, сволочь, – подумал Турецкий, – растащили все на сувениры или продали тому же американцу, который так скоренько смотался из страны. А теперь – жест доброй воли. Показал бы я тебе сейчас один жест, боюсь, не поймешь!»

…В намибийской «Бутырке» к Турецкому отнеслись сверхлюбезно – все-таки он теперь был человеком всесильного военного министра. Для начала Александр решил поговорить с первым пилотом, но в ответ на его просьбу власти как-то замялись и буквально навязали ему на свидание штурмана. Турецкого подвели к железной клетке и попросили не приближаться к прутьям на близкое расстояние.

В клетке сидело всклокоченное, давно нечесанное, немытое существо, покрытое безобразными язвами. Зрелище было не для слабонервных. Казалось, существо витает в каком-то своем придуманном мире, однако, увидев Турецкого, мужчина встрепенулся и нечленораздельно замычал. Наклонившийся к плечу Александра начальник тюрьмы, гордящийся своими знаниями английского, прокричал, будто русский сыщик был глухим:

– Ай эм сори! Хи из крейзи! Крейзи!

На звук заключенный подбежал к прутьям и издал угрожающий рык. Начальник тюрьмы, несмотря на порядочное расстояние, отшатнулся, хватая за руку Турецкого, что, вероятно, означало проявление заботы о безопасности иностранного гостя. Но Александра уже стала раздражать навязчивая опека намибийца.