Фридрих Незнанский - Золотой выстрел

– Но если главная цель именно Алексеев, то почему поручено Панкратову, а не, к примеру, тому же Латникову? К которому у меня, честно говоря, вовсе не лежит душа.

– Я думаю, – Меркулов нахмурился, – что здесь все-таки восторжествовало разумное начало. Панкратов не участвует в дворцовых интригах, которые ему старательно инкриминируются определенными силами. И основную роль сыграли самые прагматические соображения: он – министр, ему и карты в руки. Что же касается Латникова, тут лишь одно могу тебе присоветовать. Помнится, у тебя по разным делам бывали всевозможные кураторы. И ты в конце концов находил с ними понимание, всякий раз убеждаясь, что лоб не предназначен для пробивания стен. Вот и сейчас постарайся ускорить это понимание. Не обостряй без крайней нужды, однако и не забывай, что руководитель оперативно-следственной группы именно ты, а никакой не Латников. Докладывай ему по необходимости. И ради бога, Саша, не фрондируй, как ты любишь делать.

– То есть ты хочешь подтвердить, что последнее слово во время этого аврала останется за мной?

– Тебе справка с печатью нужна? Чего ты дурака валяешь? Самое мудрое в твоем положении – это не афишировать собственной руководящей роли, а спокойно заниматься своим делом. Не подчеркивать, что вынужден отчитываться перед Латниковым, а, напротив, всячески демонстрировать, что информируешь с удовольствием, а тем паче прислушиваешься к министерским советам. Свойство всех начальников – не скрывать удовлетворения от тактичного проявления уважения к себе со стороны подчиненных. Особенно из параллельных ведомств. Свои – это понятно, они просто обязаны тебя уважать и прочее. Но когда чужие – это уже что-то! Понял?

– Интересная мысль. Особенно вовремя сказанная.

– Ты, кажется, пытаешься иронизировать?

– Ни боже мой! Тебе показалось.

– Да… – Меркулов поверх очков проницательно поглядел на Турецкого, вздохнул и закончил: – Возможно… Главное, Саша, чтоб ты понял: о чем бы мы тут ни говорили, что бы ни обсуждали и как бы ни трактовали суть начинающейся акции, несомненно лично для меня одно – президент делает первую серьезную попытку начать расчистку авгиевых конюшен. И в этом мы просто обязаны ему помочь. Не менее показательно и то, что начинает он именно со своей, если можно так выразиться, бывшей вотчины. Понял задачу?

– Уж куда ясней. Он постарается, – вздохнул и Турецкий.

– Кто – он? – нахмурился Меркулов.

– Мухтар, кто же еще…

– Не надоело чудить?… – буркнул Костя. И хотел уже отпустить его взмахом руки, но передумал. – Да, чуть не забыл. Последняя к тебе просьба… У вас там, чувствую, собирается та еще компания. Одни вы с Вячеславом чего стоите! А с вами Гоголев, наш Олег, как я увидел по нашему последнему с ним разговору, успешно осваивающий твои вредные привычки… Молчи! – строго прикрикнул он, увидев протестующий жест Турецкого. – В общем, я тебя очень прошу, Саша… По-товарищески. Если хочешь, даже по-отечески, я ведь старше тебя почти на два десятка лет! Помолчи, говорю!

– Да в чем дело, господи?

– Вы же будете там под тройным увеличительным стеклом! Под микроскопом! Неужели непонятно? Так что постарайтесь без этих… без фокусов.

– Костя, да за кого ты нас держишь?!

– За тех, кто вы есть на самом деле. Потому что я отлично знаю вас. Ну как же! Начнутся вечеринки, дамское общество, то, другое, в результате – помятые физиономии, ведра кофе по утрам, сонные глаза… А мне здесь краснеть за вас! Так уж, пожалуйста, сделайте мне хоть раз такое одолжение!

Меркулов отвернулся и стал, сопя, зачем-то глядеть в окно, затянутое, кстати, плотной занавеской.

– И это, надо полагать, все, что ты хотел мне сказать на дорожку? – улыбнулся Турецкий.

– А чего тебе еще надо? Остальное тебе и самому известно. Аврал – он и в Африке аврал. Вы только не забывайте думать, ребята, а остальному вас учить не нужно… Ладно, иди, готовься. Мне тут Вячеслав рассказывал, какие действия они успели предпринять. Молодцы. Все необходимые материалы заберешь с собой. По Каждану тоже. Я дам указание городской прокуратуре. Ты с их следователем разговаривал?

– Было дело.

– Ну и что? Оптимизма не вижу.

– А с чего ему быть, если Жора Томилин заранее убедил себя, что это очередной висяк на его седеющую голову.

– Странно, ты вроде был о нем лучшего мнения… Или я ошибаюсь?

– Не ошибаешься. Просто люди устают, и каждый по-своему.

– Значит, забирай. Не буду загружать твои мозги раньше времени, но, как говорится, был мне сон, что все эти дела именно тебе и придется соединять в одном производстве. Исполнитель просматривается один, похоже, что и заказчик тоже. Будешь шарить в окружении Алексеева, не стесняйся, Вячеслав с Гоголевым тебе помогут. Что еще? А все… Свободен. Иди, иди, не мешай работать!

Концовка была, как всегда, достойной Меркулова. Оставалось только громко хмыкнуть и пожать протянутую начальственную руку.

Но у двери Турецкого остановило невнятное Костино восклицание. Саша обернулся.

– Советую также не расслабляться раньше времени. И другу своему скажи. Совсем не исключено, что я подъеду на вокзал. Чтоб пожелать вам удачи. На дорожку.

Турецкий с Грязновым курили на перроне возле своего девятого вагона и с печальным юмором в очередной раз убеждались в Костиной правоте. В их вагон активно десантировались чиновники из Министерства внутренних дел. Появился Латников в сопровождении солидной свиты провожающих.

Заместитель министра поприветствовал их так, будто не виделись бог знает сколько времени. Следом за ним проявила удивительное радушие и свита – каждый пожелал пожать руки отъезжающим и понадеяться на их успешную работу в Петербурге. Задание президента, о котором были в курсе все поголовно, видимо, трактовалось как высочайшая честь.

Подходили с чемоданчиками и сумками начальники некоторых управлений и их заместители, специалисты из Экспертно-криминалистического управления. Последним-то хоть будет чем заняться? А остальные чиновники чего едут? Создают видимость осознаваемой ответственности? Или будут готовить визит министра и заместителя премьер-министра, который ожидается уже чуть ли не завтра?…

Время было позднее, и предотъездная суета постепенно стихала, отъезжающие стали заходить в вагон. Наконец показалась высокая, сутуловатая фигура Меркулова. Он нес под мышкой пухлую папку. Подойдя, не стал публично выказывать свое сердечное расположение к друзьям, хотя ни для кого оно не было секретом. Посмотрел на свои часы и заметил, что осталось пять минут, говорить, собственно, уже не о чем, протянул папку Турецкому и сказал, что в ней некоторые документы, которые ему могут понадобиться в Питере.