Олег Северюхин - Учитель

Я сидел и прислушивался к своему состоянию. Вроде бы ничего не произошло, но что-то изменилось. Меня не раздражала болтовня хозяйки, которая весела потому, что добилась своего - сегодняшняя ночь, а потом и последующие будут ее. Я видел расправленную широкую кровать с подушками для двух человек, а моя постель даже и не расправлялась. Мне было интересно, чем занимаются соседи, меня не тяготила необходимость завтра идти на службу и общаться с не вполне приятными для меня сослуживцами, которые считали меня белой вороной, неизвестно по какой причине затесавшейся в их корпоративный коллектив, а за глаза меня называли «солдафоном», но и это не обижало.

– А что это вы в кулаке зажимаете? - спросила хозяйка.

В кулаке у меня был зажат крестик и я не хотел никому его показывать. И я подумал, что и хозяйке незачем знать об этом. И хозяйка, как будто не задавала никакого вопроса, сказала потупив глаза:

– Наверное, пора уже спать. Времени-то почти что десять часов.

Я погладил ее по голове, поцеловал ее в щеку и мысленно пожелал спокойной ночи. Не прошло и десяти минут как из хозяйского угла уже доносилось мерное посапывание очень привлекательной и соблазнительной женщины. Но разве в этом мое призвание?, - думал я. - Она даже во сне ждет меня, чувствуя как мужские руки проходят по ее телу, сжимают еще упругие груди, прижимают ее тело к крепкому мужскому телу, целуют сладким поцелуем и происходит соитие до того сладостное, что человек совершенно не думает о том, что продолжение рода человеческого связано с мучениями, болью, физической и душевной, разочарованиями, радостями и утратами. Пусть спит спокойно. Ее половинка еще не пришла. Может быть, это будет тот участковый уполномоченный, который на меня искоса поглядывает, но побаивается, зная, что я служил в органах ВЧК. Нужно будет как можно скорее поставить вопрос о выделении мне отдельной комнаты в коммунальной квартире, чтобы избежать искушений, которыми уставлена наша дорога к царствию небесному.

Утром я был разбужен хозяйкой, которая стояла передо мной заплаканная, прикусившая губу, чтобы не разрыдаться.

– Да, довел бедную женщину, - думал я, - Что теперь ей говорить, чтобы не обидеть и не озлобить женщину на весь род мужской?

Погладив голову женщины, я спросил:

– Что случилось? Ты не сердись, все еще впереди, все будет, и хорошее и плохое, и радость будет еще такая…

– Какая радость? - изумилась хозяйка. - У соседей девчонка во сне померла. От чего, никто не знает. Доктора приезжали, справку выписали, хотят в морг везти, чтобы вскрытие сделать и узнать причину смерти, а мать дочку не отдает. Я вот и прибежала, что бы хоть ее уговорили, вас-то она уважает.

Я по-военному встал, ополоснул лицо из медного рукомойника, висевшего на цепочке в уголке за занавеской, оделся и вместе с хозяйкой вышел из дома. Идти было недалеко и минут через десять мы уже входили в небольшой домишко, которого давно уже не касалась мужская рука.

В комнате находился врач из поселковой больницы, с бородкой клинышком под тов. Л (У) с неизменным саквояжем, участковый уполномоченный и еще несколько соседок. Мать девочки стояла на коленях у кровати дочери, обняв ее, причитала о своей горькой судьбе, о Боге, который не защитил ее, отняв самое дорогое в жизни.

– Что случилось, доктор? - тихонько спросил я.

– Не знаю, милейший. Остановка сердца причем без каких-то видимых симптомов болезней или травм. Отравление тоже исключено, еда, понимаете ли, самая простая и неприхотливая, но самая здоровая и для организма полезна. Поверьте мне, эти люди через восемьдесят-девяносто будут рассказывать своим прапраправнукам о том, как плохо они жили и как плохо они питались. А я вас попрошу уговорить мать отдать нам дочь для исследования причин болезни. Вдруг какая-то зараза или преступление какое. Нельзя это так оставлять.

Я кивнул головой и подошел к матери. С чего начать, что сказать, как утешить, как объяснит? Не знаю. Я встал рядом с ней на колени, взял женщину за плечи и привлек ее к себе, поглаживая по волосам. Какие могут быть слова в такой ситуации. Лучше молча соболезновать, чем говорить какую-то ерунду. Женщина молча плакала у меня на груди и периодические рыдания как судорогой встряхивали ее тело. Жестом подозвав к себе свою домохозяйку, я передал женщину ей, а сам присел на кровати девочки. Руки ее были холодны, лицо неподвижное, но один глаз был чуточку приоткрыт, как будто она подглядывала за нами. Мне и раньше приходилось видеть мертвецов с открытыми глазами и с полу прикрытыми и вообще без глаз. На войне и не того насмотришься. Я протянул руку и положил ее на лицо девочки, стараясь прикрыть этот глаз. И вдруг я своей рукой почувствовал, что девочка не умерла. Она просто летает где-то вблизи, оставив свое тело. Ей это нравится и если ее не позвать, то она так и останется бестелесной, живя рядом с нами и радуясь тому, что никто не сможет причинить ей боль или зло.

– Иди сюда, - прошептал я, - неужели тебе не жалко мать, которая, может, и не маркиза или графиня, а нормальная женщина, она тебя родила и все делает для того, чтобы из тебя получилась самая красивая в мире барышня и чтобы все мужчины мира лежали возле твоих ног, вымаливая хотя бы один ласковый взгляд. А как обрадуются твои подружки, став после тебя самыми красивыми в классе? Для вида они будут плакать, а сами будут поглядывать на тех парней, которые бегают за тобой. Давай-ка, возвращайся домой, еще успеешь в школу ко второму уроку, а я напишу записку в твою школу, что ты задержалась по уважительной причине.

Лицо девочки под моей рукой стало теплеть. Я ощутил легкое подрагивание век и мышц лица. Вернулась. Сейчас минуты через две можно будет убрать руку и объявить все летаргическим сном.

Я встал и сказал:

– Мне кажется, что это все-таки летаргический сон. В армии, помнится, был такой же случай, три дня человек спал, но в чувство привели.

– Это же невозможно, коллега, - подал голос доктор. - При летаргическом сне функции организма замедлены, но не находятся в полном отсутствии…

Девочка открыла глаза и села на кровати.

– А сколько сейчас времени? Да я же в школу опоздаю, - начала она метаться по комнате, одеваясь. - А вы напишите записку в нашу школу и скажете, что я вам помогала? - спросила она меня. В знак согласия я кивнул головой.

В комнате стояла тишина. Потихоньку все стали расходиться. Подумаешь, девчонка в школу проспала, а мать панику подняла.

Сарафанное радио в мгновение ока раструбило по всему поселку, что я воскресил умершую девочку и что я тибетский врач, который лечит наложением рук. Толпы людей стали собираться возле моего жилья. И мое руководство, видя такое положение, выделило все-таки комнатку в доходном доме купца Мануйлова, населенном, как это говорится, срезом российского общества 1930-х годов.