Олег Северюхин - Учитель

– Классовая борьба обостряется, а достойных людей, которые должны стоять на острие ее - мало, - говорил он, - грамотешки маловато.

– Так и меня, когда подрастут грамотные люди, вы тоже вычистите как неблагонадежного, - парировал я.

– Нет, ты уже человек проверенный, да и родители твои не из буржуев, а из мещан, до конторщиков выучившиеся, а это почти что пролетарии. Нет, ты наш. Иди и думай над моим предложением.

И пошел я думать над этим предложением.

Думать долго не пришлось. Через два часа вызвали меня к начальнику штаба, а там уже сидел начальник Особого отдела.

– Жалко, - сказал начальник штаба, - ответственный и грамотный работник, герой, можно сказать, и жалко отпускать, но вот начальник Особого отдела убедил, что для безопасности войск ты более пригодный, чем для работы в штабе, хотя и обещали, что участок работы тебе будет определен в штабе. С тем я тебя и отпускаю. Служи честно, а мы тебе поможем.

Начальник штаба встал и пожал руку. А начальник Особого отдела приобнял меня за плечи и сказал:

– Поздравляю. Я так и знал, что ты примешь правильное решение. Пойдем, буду знакомить с сотрудниками Особого отдела.

С одной стороны все решили за меня, а с другой стороны - учитель не должен быть официальным сотрудником органов. А я и не учитель, хотя и выполняю его обязанности здесь, в России. Поэтому в составе органов меня искать не буду. Все, что ни делается, в се делается к лучшему - говорил какой-то классик или просто умный человек, и говорил он правильно.

Отдел был небольшой. Семь человек, включая начальника и заместителя. Оперуполномоченные по полкам и отдельным частям. Один оперуполномоченный по контрразведке работал вместе с заместителем начальника, и один вместе с начальником работал по разведке. Это работником назначался я. В мою задачу входил опрос пленных, вербовка из их числа своих помощников и заброска обратно в расположение белых войск, установление и поддержание с ними связи.

– С офицерами будем работать вместе, - наставлял меня начальник. - Колоть их надо, сволочей, заставлять работать на нас. Я тебя научу, я в этом деле руку уже набил.

Я представлял, как он набил себе руку. Офицеры, по существу, были смертниками и сдача в плен означала неминуемую смерть либо сейчас, либо с отсрочкой в несколько лет унижений. Надежда на то, что на этой стороне тоже русские, была обыкновенным призраком. Безопаснее было сдаваться каким-нибудь диким африканским племенам.

Как я и предполагал, действующей офицерской агентуры не было. Озлобленные офицеры давали согласие на работу, но после возвращения шли в контрразведку с повинной и становились такими врагами советской власти, каких нужно еще поискать. Кто побывал в красном плену, больше не сдавался.

Честно говоря, и белая, и красная стороны больше бы добились гуманным отношением к противнику и к людям, которые их окружали. Большевики совершенно забыли опыт всех предшествующих революций. Приходили радикалы, совершали революции, уничтожали королей и их приближенных, аристократию, расчищая путь новым королям и аристократии, которая отметала кровопийц, подвергая их той же казни, какой они подвергали других, и все возвращалось на круги своя. После террора Конвента и якобинцев пришел молодой генерал Наполеон, и от якобинцев не осталось даже могил, зато появились новые аристократы и император Бонапарт Наполеон. Ушел Наполеон - вернулся Людовик. Затем пришла Республика, но аристократия никуда не делась и страной правили не бедняки, а зажиточные слои населения. Та же судьба уготована и большевикам. И я, как учитель, свою задачу вижу в том, чтобы меньше невинной крови пролилось до того времени, когда все репрессии станут тяжким грехом людей, виновных в них.

В начале февраля я зашел к начальнику отдела, который сказался больным и находился у себя на квартире. Хозяев дома не было. В комнате начальника было накурена. На столе стояла четверть самогона, на газетке лежали нарезанные сало, хлеб, соленые огурцы, а около правой руки лежал «наган». Видно было, что начальник крепко выпивши и что он недавно плакал.

– Садись и пей.

Он налил чуть ли не полный стакан самогона и придвинул ко мне.

– Пей. Чокаться не будем.

– Погиб кто-нибудь?

– Погиб. Пей за упокой его.

Мы выпили. Закусили. Молча закурили.

– Ты кто такой, - глядя подозрительно на меня спросил начальник.

– Как кто? Ваш сотрудник, каждый день вместе работаем.

– Я тебя спрашиваю, ты человек или не человек?

– Я человек.

– Смотри, человек, - начальник взял в руку «наган», - я тебя прямо здесь, у стола, положу, если только почувствую, что ты не человек, а гадина ползучая. Читай, - и он протянул мне листок бумаги.

На машинке было отпечатано циркулярное письмо ЦК РКП(б) о расказачивании, секретно. С казачеством вести беспощадную войну путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы недопустимы. Приказывалось провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно. Беспощадный массовый террор к тем казакам, кто хоть как-то боролся с Советской властью. Среднее казачество поставить в условие заочно приговоренных. Конфисковать хлеб и все продукты. Расстреливать всех, у кого будет найдено оружие. Оружие выдавать только иногородним. Казачьи земли заселить пришлыми и беднотой. Комиссарам проявлять максимальную твердость.

– Прочитал?

– Прочитал.

– Что скажешь.

– Ничего не скажу.

– Почему ничего не скажешь?

– Не хочу.

– Боишься меня?

– Боюсь.

– Налей еще по полстакана.

Налил. Выпили.

– Ты понимаешь, что я из казаков. Из зажиточных. С войны пошел с большевиками, а вся родня моя взяла нейтралитет, ни у красных и ни у белых не служить. И сейчас их всех под корень вырубят. Весь род. Кто я буду такой? Я буду палачом своей семьи. Скажи я что-то против, меня расстреляют здесь же, на месте, как скрывшего казачье происхождение и как врага революции. Что же делается. Что за звери пришли в нашу Россию и почему я им служу? Боже, за что ты меня наказал безумием. Сатана придет тоже будет строить новую жизнь, сжигая старые храмы, отбирая семьи и давая взамен блудниц. Я знаю, что ты не простой человек, поэтому и позвал тебя. Я видел тебя мельком на собрании учителей. Я тоже был учителем, имел своего ученика, но был определен в чекисты и моего ученика забрали. Я не знаю, кто твой учитель, где он, но знаю, что вы имеете право доносить наверх ваше видение ситуации. Доложи, что циркуляр ЦК бесчеловечен. Да что я говорю - это документ, пришедший от Дьявола. Нельзя уничтожать русских в России. Нельзя! Помоги нам, а?

Я молчал.

– Я знаю, что тебе нельзя иметь свое мнение, но слова мои ты передашь своему учителю. Помогите нам чем-нибудь, если сможете. Кстати, я там отписал тебе указание, что на тебя возлагается обязанность по оперативному поиску твоего учителя и тебя, его ученика. Срок поиска не ограничен. Пополняй изредка папочку бумагами, чтобы никто не заподозрил, что ты не выполняешь указание. Про этот циркуляр никому и ничего не говори. Я тебе ничего не показывал. Иди. Да пришли ко мне хозяйку.