Брижит Обер - Четыре сына доктора Марча

Взгляну, что за ловушечку мне расставила наша домработница. И тем не менее приму кое-какие меры предосторожности. Старого воробья на мякине не проведешь, Джини, а я в этом деле — старый воробей, опыта мне не занимать…

Вот, значит, как… Думаешь, меня это сколько-нибудь задевает, а мне плевать на то, что в данную минуту ты сжигаешь ее, ясно? Плевать; я слышу, как трещат смятые листки, слышу, как пламя сжирает их; Книга, моя Книга, — о, ты не ведаешь, что творишь, и прекрати немедленно это глупое заклинание, Джини, ты покушаешься на мою жизнь, хочешь лишить меня жизненной силы.

Я включил магнитофон и говорю с тобой. Ты слышишь меня? Слышишь мой голос? Ты только что подписала свой смертный приговор, сволочь; твои слова бессильны против меня: я очертил мелом круг, я защищен от них, защищен — noli me tangere [4], — Джини; я тоже знаю слова, способные пройти сквозь стены и разить, словно камни. Ты, идиотка, лишила жизни Книгу и — в то же время — саму себя: это твоя жизнь уходит из вен под треск злодейски разведенного тобой огня, да, ты — злодейка; чувствую, сюда кто-то идет, это ты, да, это ты, я слышу твое дыхание…

Он был там! Я едва не сцапала его! Он был там: шептал, склонившись над магнитофоном, я слышала его злобный голосишко психа — он стоял ко мне спиной… Нет, все было вовсе не так, вот как это было:

Я неслышно поднимаюсь по лестнице, слышу шепот — то громче, то тише, — словно два переплетающихся голоса. Сдерживая дыхание, останавливаюсь под дверью, резко отворяю ее и вижу чью-то спину — чью-то спину в меховом манто, и этот кто-то говорит в магнитофон; какое-то мгновение я все это вижу, поднятый воротник манто скрывает опущенную голову, и я думаю: это была Она, Она — ничего другого мне на ум не приходит. Она оборачивается, на ней маска — все происходит так быстро, — смеющаяся маска, какие надевают в канун Дня всех святых.

Я бросаюсь вперед, она — тоже, у меня в руке револьвер, я сжимаю его, но тут происходит невесть что: манто оказывается у меня на голове, я отбиваюсь, не стреляю, потому что револьвер падает на пол, а я тут же получаю удар в живот, причем очень сильный — съеденный обед из желудка перекочевывает в рот, — складываюсь пополам, кто-то сжимает у меня на голове манто; «Я больше не играю, — кричу я, — чур, больше не играю!» Револьвер лежит рядом со мной, чья-то рука поднимает его. Я кричу: «Нет! Нет!» — «Джини? (Голос Старушки.) Джини, где вы?» Меня толкают, я падаю, сбрасываю манто — пушки нигде нет, — бегу сломя голову, спускаюсь по лестнице, останавливаюсь внизу.

Старушка накрывает на стол к чаю, доктор читает газету, Марк включает телевизор, Старк ищет какой-то журнал, Кларк смотрится в зеркало у входа, Джек сидит за пианино — звучат первые аккорды национального гимна. Я задыхаюсь, кашляю. «Джини, на что вы похожи — посмотрите на себя в зеркало, в чем дело?» — спрашивает доктор, глядя на меня поверх газеты, и тут же опять утыкается в свое чтиво.

На какой-то миг у меня возникает ощущение, будто все они улыбаются — смеются себе под нос — надо мной. Я отомщу за себя, черт возьми, обязательно отомщу!

Револьвера у меня больше нет. Он забрал его. Что же делать? Он меня скоро убьет? Да нет, убийца же не он, а Эндрю… Ох уж этот кашель — кашляю не переставая, я нездорова… Снова поднялась наверх — убрать манто. Возле двери висела та маска; я перегнулась через перила, спросила: «Чья это маска?» Они пожали плечами, а я швырнула ее в мусорное ведро. Забрала магнитофон и долго слушала его голос — совсем спятил, бедняга!

Выбросила пепел, оставшийся от книжки: теперь все это никому уже не нужно. Мне никогда не узнать, кто он такой, но с этим делом пора завязывать, ведь в конечном счете главное — чтобы этот кошмар прекратился.

За два дня — ничего. Мертвый штиль. Они преспокойнейше готовятся к празднику. Купленные книжки я убрала на полку. После Рождества уеду. Не думаю, что он станет разоблачать меня: это тоже была игра, часть нашей игры. Жаль, что разгадки я так и не узнаю. Мне немножко грустно. Может, оттого, что чувствую: этот период моей жизни закончился и мне снова нужно отправляться в неведомые края. А в душе я совсем не путешественница и уж подавно — не образцовая прислуга. Хватит ныть, пойду-ка лучше помогу им все развесить и расставить.

Интересно, почему он больше не пишет. Наверное, для него игра тоже закончилась. На животе у меня синяк — там, куда он ударил, — здоровенный синяк, и он все время болит; что за жестокость… все-таки, должно быть, он немножко не в своем уме…

Хочется начать собирать вещи. Звонит телефон. кто-то снял трубку. Который час? Одиннадцать. Поздновато для телефонных звонков… Интересно, кто это может быть… Пойду узнаю. Пока.

Любопытно. Подружка доктора не вернулась домой. Муж волнуется. Доктор тоже — совсем побледнел, пытается скрыть это, но и слепому ясно, что волнуется.

Старушка что-то бормочет; мальчишкам плевать на все с высокого дерева: Старк смастерил электронную игру, и они просто с ума посходили от радости. Интересно, с чего вдруг эта толстая хрюшка в бега подалась… А, не мое дело.

Странное какое-то беспокойство накатило.

Она не вернулась домой, муж волнуется. Что ты об этом думаешь, дорогой дневничок? Плохо, плохо… Может статься, какой-нибудь подонок решил поразвлечься с ней… У железнодорожного моста, к примеру, под стук колес — никто ничего не услышит, — в таких сомнительных местах не стоит шляться женщинам… Бедным беззащитным женщинам.

Игра, которую смастерил Старк, очень занимательна. Все партии выиграл Кларк, у Марка результаты хуже всех, Джек играет неплохо, но все время отвлекается. Ладно, пойду спать. Предстоит тяжелый денек.

Сейчас около трех ночи. Холодно. Я все еще кашляю. Глаза слезятся. Не уснуть: трудно дышать. Завернувшись в одеяло, сижу и думаю. (Сейчас включу магнитофон — так будет легче: руки совсем окоченели.)

О чем же я думаю? Сама не знаю. Сморкаюсь. Ну и звук — можно подумать, у меня горн вместо носа вырос! Внизу кто-то ходит. Наверняка один из мальчишек: попить захотелось. Скоро сяду в автобус и через всю страну поеду к солнцу, куплю себе мексиканскую шляпу и — вперед! Вот это жизнь!

Телефон звонит. Что случилось, почему никто не берет трубку? Не хочу туда идти, не хочу, не в такое же время; сердце колотится, ну вот — кто-то спускается, звонки прекратились; ой, как оно колотится…

Ничего не слышно, — похоже, что-то случилось… «Джини, идите скорее сюда, Джини!» Голос доктора! Что ему от меня нужно в три часа ночи, спятил, что ли! Где мой халат? «Джини, случилось несчастье, приготовьте мне чаю, я должен уехать!» Сам не может его себе приготовить! Где мои б… тапки? Вот они! «Иду, месье, иду!»