Вэл Макдермид - Тугая струна

Он козырял именем Пола Бишопа перед чиновниками министерства, как размахивают морковкой перед мордой упирающегося осла, не забывая напоминать им про то, как замечательно Пол держался перед камерами. Но все было напрасно, пока ему не пришло в голову заметить вскользь, что лондонские проститутки и те, можно сказать, уважают человека, руководившего поимкой извергов, которых они окрестили Вагонным Насильником и Убийцей из Подземки. После этих расследований у Тони не оставалось сомнений, что Пол точно представляет себе, какие кошмары ждут его впереди.

С другой стороны, никакая другая работа не обещала такой награды. Если дело выгорит и их усилия увенчаются успехом, полицейским суждено пережить восторг, им прежде неведомый. Какое захватывающее чувство: знать, что благодаря твоим стараниям одним убийцей стало меньше. Еще приятнее думать о том, сколько жизней ты, может быть, спаc – тем, что направил луч света на правильную тропу, показав своим товарищам, куда двигаться. Это чувство ликования ни с чем нельзя сравнить, даже если радость омрачена знанием об уже совершенных убийствах. Так или иначе, но об этом тоже стоило упомянуть.

Сейчас говорил Пол Бишоп, приветствуя всех на их новой работе и рассказывая о новой программе занятий, которую они с Тони набросали в общих чертах.

– Мы собираемся провести вас через процесс создания психологического портрета преступника, преподав вам азы, чтобы дальше вы уже сами могли совершенствовать свое умение, – заявил он.

Имелся в виду краткий курс психологии – неизбежно поверхностный, но дающий основу. Если они не ошиблись в выборе, их ученики должны сами выбрать себе направление, пополняя знания чтением, учась у других специалистов и совершенствуясь в тех областях, которые их заинтересуют.

Тони рассматривал новых коллег, переводя взгляд с одного лица на другое. Все прошли специальную подготовку, все, кроме одного, выпускники академии. Один сержант и пять констеблей, двое из них – женщины. Заинтересованные взгляды, раскрытые тетради, ручки наготове. Эти ребята далеко не дураки. Они понимают, что если их работа, если идея подразделения будет признана успешной, то они на гребне этого успеха быстро сумеют подняться по служебной лестнице.

Он неотрывно вглядывался в их лица. Но часть его существа, несомненно, хотела бы, чтобы Кэрол Джордан сейчас находилась здесь, щедро делясь своей проницательностью, рассеивая унылый мрак неожиданным фейерверком искрометного юмора. Но разумом он ясно понимал, что сложностей и так будет больше чем достаточно и лишние ни к чему.

Если бы ему предложили пари, что кто-то из них окажется звездочкой, которая заставит его забыть о талантах Кэрол, он поставил бы вон на ту, чьи глаза полыхают холодным огнем. Шэрон Боумен. Убьет, не задумываясь, если будет надо. Как и все лучшие следопыты.

Как и он в свое время.

Тони отогнал навязчивую мысль и принялся сосредоточенно слушать Пола, поджидая его знака. Когда Пол кивнул, Тони моментально подхватил.

– На обучение сотрудников психологическому портрету ФБР дает два года, – сказал он, откидываясь на спинку стула и придавая себе нарочито спокойный и непринужденный вид. – У нас на это смотрят иначе, – в голосе прозвучал оттенок иронии. – Через шесть недель каждый из вас получит первое задание. А уже через три месяца министерство внутренних дел ждет, чтобы мы заработали на полную катушку. До тех пор вы должны перелопатить гору теории, изучить кипу длиннющих сводок, в совершенстве освоить компьютерные программы, которые мы написали специально для наших занятий, и научиться понимать, почему те или иные из нас, как говорим мы, профессионалы, облажались. – Он неожиданно усмехнулся их непоколебимой серьезности. – Есть вопросы?

– Еще не поздно забрать заявление? – В притягательных глазах Боумен проскочила искра юмора, хотя тон ее был совершенно серьезен.

– Отпускают только тех, кто предъявит справку от патологоанатома, – мрачная шутка донеслась с той стороны, где сидел Саймон Макнил.

Выпускник факультета психологии в Глазго, четыре года в полиции Стрэтклайда, беззвучно повторил Тони, лишний раз проверяя, может ли он сразу, без особого труда вызвать в памяти имя и основные пункты биографии.

– Точно, – сказал он.

– А как насчет безумия? – спросил другой голос.

– Безумие – слишком большое преимущество в нашей профессии, чтобы позволить безумному ускользнуть от нас, – отозвался Тони. – Я рад, что мы заговорили об этом, спасибо, Шэрон. Теперь мне легче перейти к тому, с чего я хотел сегодня начать.

Его взгляд сосредоточивался то на одном лице, то на другом, пока все не приняли одинаково серьезного выражения. Как человек, привыкший думать, что любая личность и поведение поддаются влиянию, он не должен был бы удивляться тому, насколько легко ему манипулировать ими, но все равно удивился. Если работа пойдет как должно, то через пару месяцев это станет уже гораздо труднее.

Когда они успокоились, пытаясь сосредоточиться, он вдруг вытряхнул перед собой на столик, прикрепленный к ручке кресла, собранные в папку газетные вырезки – и тут же словно забыл о них.

– Одиночество, – сказал он. – Отчуждение. С этим примириться труднее всего. Человек – существо общественное. Все мы – стадные животные. Мы охотимся группой и так же веселимся. Лишите человека возможности общаться с себе подобными, и поведение его искажается. В ближайшие месяцы и годы вам предстоит многое узнать об этом. – Теперь он уже полностью завладел их вниманием. Самое время нанести последний удар. – Я сейчас говорю не о серийных убийцах. Я говорю о вас. Все вы, здесь присутствующие, – инспектора полиции с изрядным опытом. Вы преуспели в избранной профессии, в полиции вы на своем месте, вы заставили систему работать на себя. Поэтому-то вы здесь. Вы привыкли к командной работе, дружеская поддержка, чувство локтя для вас – в порядке вещей. Когда что-то получается, у вас всегда есть друзья, готовые с вами обмыть победу. Если же дело не клеится, те же ребята придут к вам посочувствовать. Чем-то это напоминает семью, с той только разницей, что тут нет ни старшего брата, который все время дразнится, ни тетушки, каждый раз спрашивающей, когда же ты наконец женишься.

Он отметил кивки и гримасы, выражавшие согласие. Как он и ожидал, отклик был скорее со стороны мужчин, чем женщин.

На секунду он замолчал, потом подался вперед:

– Считайте, что сейчас вы коллективно осиротели. Ваши родные умерли, и вы никогда, никогда больше не вернетесь домой. Вот единственный дом, какой есть у вас, вот ваша семья.

Теперь они были целиком в его власти, он держал их в тисках почище любого триллера. Правая бровь крошки Боумен удивленно поднялась, в остальном, если не считать этого движения, все они словно окаменели.