Андреас Эшбах - Нобелевская премия

— Не правда ли? Её выдвинули в этом году впервые. В среднем кандидат выдвигается восемь раз, прежде чем получает премию. И она ещё молода, сколько ей? Пятьдесят пять? Пятьдесят шесть? На этот раз она, может, не получит премию, но когда-нибудь получит точно. — Тунель слегка наклонился вперёд. — К тому же: посмотрите на тему её работы. Она невероятно продвинула наши представления о взаимодействии гормонов и нервной системы. Она показала, как связаны друг с другом дух и тело. То, что газеты так цветисто называют «экспериментом из Аликанте», через десять лет бесспорно войдёт в учебники для старших классов. Но — это не имеет ничего общего с экономической выгодой, которую кто-нибудь мог бы извлечь из самого присуждения ей премии. Это же не изобретение нового медикамента, нового метода лечения… Ничего такого…

Ганс-Улоф кивнул.

— Верно.

Тунель посмотрел на него и поднял свои кустистые седые брови.

— Тогда я вас спрашиваю: кому понадобилось предпринимать такую дурацкую акцию?

Ганс-Улоф вздрогнул от такого поворота разговора, поскольку он, казалось, вёл к тому, что Ингмар Тунель не верит его истории. Он действительно ничем не мог её подтвердить. Она и самому ему, как он впоследствии признался, казалась нереальной.

— Этого я не знаю, — сказал он. — Я только думаю, что мы должны на это отреагировать. В крайнем случае, примерно наказать, чтобы другим неповадно было.

— Путём дисквалификации Софии Эрнандес Круз?

— Хотя бы. Как мне ни жаль.

Ингмар Тунель скрестил руки и насмешливо смотрел на него:

— А вам не приходит в голову, что именно эту цель и преследовал ваш незнакомец — или те, кто стоит за ним, если таковые есть?

Такое Гансу-Улофу действительно не пришло в голову. Хотя лежало на поверхности. И если начать думать в этом направлении, открываются перспективы, буквально захватывающие дух. Перспективы, больше похожие на пропасти.

Он поневоле вспомнил так называемый шорт-лист, список кандидатов, из которых Нобелевское собрание будет выбирать в первую очередь. Как обычно, там было и в этом году пять имён. Строго конфиденциальные досье на каждого были уже розданы всем, имеющим право голоса. Это не значило, что кто-то из собрания не мог встать и высказаться за другого номинанта — и такое действительно уже не раз случалось, — но, как правило, рекомендации комитета предопределяли выбор.

Первым именем шорт-листа и, тем самым, фаворитом этого года был один биохимик, который сделал важные открытия в области маленьких молекул рибонуклеиновой кислоты — РНК. Его звали Марио Галло.

Итальянец.

Катастрофа с самолётом. Милан. Тоже Италия. Есть ли какая-то связь? Ганс-Улоф почувствовал стеснение в груди и сказал себе, что лучше прекратить думать о таких вещах.

— Что вы станете делать? — спросил он.

Ингмар Тунель погладил себе воображаемую бороду.

— Ничего, — холодно сказал он. — Мы проигнорируем этот случай. Проделана годовая работа, и послезавтра мы приступим к голосованию, чтобы наградить премией достойнейшего, не принимая во внимание, швед это или иностранец, мужчина или женщина, именно так, как завещал Альфред Нобель. — Он положил ладони на стол жестом, в котором было что-то завершающее. — И без оглядки на то, пытался кто-нибудь оказать на нас влияние или нет.

После разговора с председателем Нобелевского комитета Ганс-Улоф вернулся в свой кабинет, но был не в состоянии сосредоточиться или как ни в чём не бывало продолжить свою работу. Его взгляд то и дело обращался к окну, и когда он увидел, что в кабинете Боссе Нордина зажёгся свет, он тут же вскочил, сорвал с крючка своё пальто и бросился наружу.

— Силы небесные, — воскликнул Боссе, когда Ганс-Улоф без стука ворвался в его кабинет. — Что это с тобой?

— Кто был тот человек к церкви? — спросил Ганс-Улоф, не отдышавшись после трёх этажей вниз и трёх этажей вверх.

— Какой человек?

— Который разговаривал с тобой в церкви. Боссе, выпучив глаза, пожал плечами.

— Понятия не имею.

— Я видел, как ты ему показал на меня.

— Да. Он про тебя спросил.

— Про меня? И для чего?

— Понятия не имею. Он спросил меня, знаю ли я профессора Ганса-Улофа Андерсона. Я сказал, да, вон он сидит. И показал на тебя. — На свежем и гладком лбу Боссе обозначились первые морщинки недовольства. — Может, ты будешь так любезен объяснить мне, что случилось?

— Этот человек пытался дать мне взятку, — сказал Ганс-Улоф и рухнул на стул для посетителей.

— Дать тебе взятку?

— Три миллиона крон, если послезавтра я проголосую за Софию Эрнандес Круз.

— Не может быть.

— Деньги были уже при нём. Полный чемоданчик.

— Чёрт! — Боссе рывком поднялся, отпихнул ногой своё кресло так, что оно ударилось о корыто для растений-гидрокультур, подошёл к окну и выглянул наружу, как будто мог обнаружить внизу на пешеходной дорожке коварно затаившегося преследователя. — И что ты сделал?

Ганс-Улоф вздохнул.

— Что я мог сделать? Сказал ему, чтобы убирался к чёрту.

— Ну естественно. Рыцарь без страха и упрёка. И что потом?

— Потом пошёл к Тунелю и всё ему рассказал. Но тот не видит повода что-нибудь предпринимать.

— Пошёл к Тунелю? — Боссе простонал и с глухим стуком уронил голову на оконное стекло. — Нет, я имею в виду не тебя. Что сделал этот человек после того, как ты его послал?

— Он настаивал на своем. Мне пришлось пригрозить полицией, тогда он взял свой чемоданчик и ушёл.

Боссе помолчал, а потом исторг такое грубое ругательство, что Ганс-Улоф вздрогнул. Он хоть и привык, что люди зачастую реагируют совсем не так, как он ожидал, но сегодня в этом смысле был особенно плохой день.

— И что же мне теперь делать? — осторожно спросил он. Боссе Нордин недовольно повернулся и угрюмо посмотрел на него:

— Надеяться, что на этом все и кончилось.

— Что?

— Ах, забудь об этом. — Коренастый физиолог смотрел через плечо Ганса-Улофа, как будто на серой крашеной стене его кабинета виднелось что-то несказанно интересное. Потом он с трудом оторвался от этой не то внутренней, не то внешней картинки и помотал головой, будто желая стряхнуть непрошеные мысли, и сказал: — Эрнандес Круз. Как нарочно, эта дама с декольте. Мне никогда не понять, как можно претендовать на Нобелевскую премию за разнузданное свинство, которое учиняешь со студентами. Убей меня, я этого не понимаю.

— Её работы — блестящее научное достижение, — растерянно возразил Ганс-Улоф. — Она поставила с головы на ноги всю нейрофизиологию.

Боссе недовольно фыркнул.

— Ах да, я забыл. Ты ведь без ума от неё.

— Меня удивляет только одно. Члена Нобелевского собрания пытаются подкупить, и никого это, кажется, особо не волнует.