Дэн Браун - Код да Винчи

Девушки, сидевшие в аудитории, заулыбались и закивали.

В рядах молодых людей послышались смешки и не слишком удачные шутки.

Лэнгдон вздохнул. Эти студенты – до сих пор еще мальчишки.

Софи прижалась лбом к прохладному стеклу иллюминатора и невидящим взором смотрела в пространство, пытаясь осмыслить то, что говорил ей Лэнгдон. Теперь она испытывала сожаление. Целых десять лет. Перед ее мысленным взором предстали пачки нераспечатанных писем, полученных от деда. Я должна рассказать Роберту все. И вот, не отворачиваясь от иллюминатора, Софи наконец заговорила. Тихо. С опаской.

Начав рассказывать о том, что случилось с ней той ночью, она заново, шаг за шагом, переживала те события. Вот она видит свет в окнах дедовского дома в Нормандии… вот входит в дом и не видит там ни души… вот слышит чьи-то голоса внизу… затем обнаруживает потайную дверцу. Бесшумно и медленно спускается в подвал по каменной лестнице. Чувствует в воздухе влажный запах земли. Прохладно… А потом вдруг свет! Да, тогда был март. И вот, стоя на лестнице, в тени, она смотрит, как какие-то незнакомые люди раскачиваются и бормочут заклинания в мерцающем свете свечей. Это сон, беззвучно твердила Софи. Я сплю, и мне снится сон. Иначе просто быть не может!..

Женщины и мужчины, чередование цветов, черное, белое, черное, белое. Платья из тонкой белой ткани колышутся, когда женщины поднимают золотые шары и выкрикивают в унисон: «Я была с тобой в начале, на рассвете всего, что есть свято! Я выносила тебя в чреве своем, прежде чем день настал!»

Вот женщины опускают шары и начинают раскачиваться взад и вперед, точно в трансе. И окружают нечто, лежащее на полу, в центре.

На что они смотрят?

Голоса звучат все громче. Темп ускоряется.

«Женщина, которой ты владеешь, есть любовь!» – хором выкрикивают женщины. И снова поднимают золотые шары.

А мужчины отвечают: «И жить она будет вечно!»

Ритм этих заклинаний то убыстряется, то стихает. Потом опять ускоряется и звучит с громовой силой. Участники делают шаг вперед и опускаются на колени.

И тут наконец Софи видит то, что было скрыто от ее глаз.

На низком расписном алтаре в центре круга лежит мужчина. Он обнажен, лежит на спине, на лице черная маска. Но Софи тут же узнает его по родимому пятну на плече. Она едва сдерживает возглас: Grand-pere! Одного этого зрелища было достаточно, чтобы шокировать Софи сверх всякой меры. Но то был еще не конец.

Деда оседлала голая женщина в белой маске, роскошные серебристые волосы разметались по спине. Тело плотное, далеко от совершенства, и она ритмично, в такт заклинаниям, вращала задом. Занималась любовью с ее дедом!..

Софи хотелось отвернуться и бежать куда глаза глядят, но она не могла. Казалось, каменные своды подвала давят на нее, прижимают к земле, не позволяют шевельнуться. Ритм заклинаний все ускорялся, казалось, участников сотрясает лихорадка. Голоса звучали визгливо, истерически. И вдруг послышался уже совсем невыносимый пронзительный вой, все помещение взорвалось этим криком. Софи было трудно дышать. Только сейчас она заметила, что плачет. Она отвернулась и стала медленно подниматься по ступенькам. А потом выбежала из дома, бросилась в машину и, вся дрожа, помчалась в Париж.

Под бортом чартерного самолета проплывали мерцающие в темноте огоньки Монако, когда епископ Арингароса отключил мобильный после второго за день разговора с Фашем. Потянулся было к сумке, где лежали леденцы от морской болезни, но вдруг ощутил такую слабость, что руки безвольно опустились на колени.

Пусть будет что будет!

Последние новости от Фаша оказались неутешительными, мало того, они окончательно запутывали ситуацию, по мнению Арингаросы. Что происходит? Похоже, все вышло из-под контроля. Во что я втянул Сайласа? Во что вляпался сам?..

Арингароса медленно побрел к кабине пилота, ноги дрожали и подгибались.

– Мне нужно срочно изменить курс.

Пилот взглянул на него через плечо и рассмеялся:

– Вы, должно быть, шутите, сэр?

– Нет, не шучу. Мне срочно нужно в Лондон.

– Отец, это же чартерный рейс! Не такси.

– Я заплачу. Сколько вы хотите? Лондон лишь в часе лета отсюда, да и курс вам придется менять не слишком кардинально, поэтому…

– При чем здесь деньги! И потом, отец, на борту есть и другие пассажиры.

– Десять тысяч евро. Прямо сейчас.

Пилот обернулся и удивленно уставился на епископа:

– Сколько? Да с каких это пор у священников водятся такие деньги?

Арингароса вернулся к своему креслу, открыл черный портфель, достал пачку облигаций. Снова пошел к кабине и протянул пилоту.

– Что это? – спросил тот.

– Облигации Банка Ватикана на предъявителя. Здесь на десять тысяч евро.

Пилот смотрел с сомнением.

– Это то же самое, что наличные.

– Наличные, они и есть наличные. – И пилот решительно протянул пачку обратно. Арингароса ощутил такую слабость, что едва не осел на пол.

– Это вопрос жизни и смерти, – прошептал он. – Вы должны помочь мне. Мне срочно необходимо в Лондон.

Тут пилот заметил толстое золотое кольцо у него на пальце.

– Что, настоящие бриллианты?

– С ним я никак не могу расстаться, – пробормотал Арингароса.

Пилот пожал плечами, отвернулся и уставился на приборную доску.

Арингароса не сводил глаз с любимого кольца, сердце у него разрывалось. Он, того и гляди, потеряет все, что с ним связано. После продолжительной паузы он медленно стянул кольцо с пальца и положил на приборную доску перед пилотом.

Затем вышел из кабины и вернулся на свое место. Секунд через пятнадцать он почувствовал, как пилот свернул на несколько градусов к северу.

Но даже это не обрадовало Арингаросу.

А ведь как все начиналось, просто замечательно! Изумительно, изящно разработанный план. И теперь он разваливается, точно карточный домик… и конца этому не видно.

Лэнгдон видел, как потрясли Софи воспоминания о ритуале в доме деда. Сам же он не переставал удивляться тому, что Софи довелось стать свидетельницей Хиерос гамос, причем не только полного ритуала, но и участия в нем Жака Соньера… Великого мастера Приората Сиона. Компания у него была просто блистательная. Да Винчи, Боттичелли, Исаак Ньютон, Виктор Гюго, Жан Кокто…

– Просто не знаю, что вам сказать, – тихо заметил Лэнгдон. В зеленых глазах Софи блестели слезы.

– Он воспитывал меня как родную дочь.

Только теперь Лэнгдон заметил в ней перемену. Это было видно по глазам. Выражение отсутствующее, она словно ушла в себя. Прежде Софи Невё проклинала своего деда. И только теперь увидела ситуацию в совершенно другом свете.