Френки Роуз - Зима

Я встаю, стреляя в Брэндона быстрым взглядом.

— Я позвоню адвокату, ладно? Завтра ты выйдешь отсюда.

Мне приходится уйти, находясь под бдительным оком агента Косгроув. Она метает в меня ножи взглядом, когда захлопывает дверь, отрезая от дяди, и в ее лице при этом нет и намека на улыбку.

В пустынном коридоре появляется Люк с пластиковым стаканчиком, от которого исходит запах кофе.

— Что происходит?

— Какая-то сучка из ФБР выставила меня вон. Она как бульдог, ей-богу. — Люк кусает губу, уставившись на закрытую дверь перед нами. Он вручает мне кофе. Я беру его дрожащими руками.

— Мы не можем оставить его здесь, Люк. Я знаю, он не имеет никакого отношения к этому. Мы должны вызвать адвоката.

Между бровей Люка прокладывается складка. Что-то произошло. Он выглядит… взволнованным.

— Я взял это на себя. Звонил только что.

— Хорошо. — Я не говорю больше ни слова. Лучше подождать с тем, что он не хочет мне говорить.

— Я связался с юридической фирмой, которая представляет интересы Брэндона.

— Ясно. Когда они появятся? Что за фирма?

Люк явно бледнеет.

— Они будут здесь первым делом с утра. И агентство … это — Хэррод, Уитт и Сент-Френч, — выпаливает он.

Все три имени звучат как взрывы в моих ушах. Хэррод. Уитт. Сент-Френч.

Проклятье.

— Скажи, что ты шутишь…

Люк вздрагивает.

— Черт, мне жаль, Эвери. Твоя мама уже в пути.

Удивительно, но в законах ничего не сказано о том, что адвокаты не могут быть членами семьи. Фраза «конфликт интересов» витает в воздухе, в то время как я и Люк покидаем участок, но люди из ФБР ничего не могут с этим поделать. Я уезжаю с камнем на сердце весом в десять тонн. Мама на полпути из Нью-Йорка, чтобы защитить Брэндона. Мне плохо от одной мысли, что я увижу ее в Брейке снова. Понятия не имею, что сказал Люк, раз она согласилась. Предполагаю, она заботится о Брэндоне так же, как заботится обо мне. И этой заботы не слишком много.

На город опускается ночь, когда мы, наконец, оказываемся снаружи. Мы сели на первый самолет, когда проснулись, и не успели взять машину, когда оказались здесь. Чертовски холодно, идет снег, и мы берем один из старых грузовиков Брэндона из его автомастерской, чтобы было на чем передвигаться. Люк открывает для меня дверь; он не растерял манер среди безумия последних двенадцати часов.

— Моя мама, — начинает он и качает головой.

— Что? Твоя мама, что?

— Эмм, она настаивает, чтобы мы пришли к ней сегодня на ужин, — он морщится, видимо, подозревая, насколько сильно я хочу побыть одна. Хотя слабый проблеск надежды все же теплится в его глазах. Неожиданно до меня доходит: как хорошо, что утром, когда мы услышали о моем дяде, он был со мной. Он заказал нам билеты; позвонил на работу и договорился о переносе дежурств на пару дней; он возил меня по Нью-Йорку по утренним пробкам, чтобы я взяла с собой одежду и туалетные принадлежности из Колумбийского. Он поддерживал меня весь день, пока я была на грани срыва. Самое меньшее, что я могу сделать, это пойти поесть с его матерью.

— Все в порядке, — мягко говорю я. — Мы можем пойти.

Удивление, а затем и радость отображаются на его лице.

— Нам не обязательно здесь оставаться. Мы можем уехать.

Я качаю головой.

— Все нормально. Ты не виделся с ней на День благодарения. И должен уделить ей немного времени.

Пока мы едем через весь Брейк, внутри меня бушует ураган. Я не была здесь всего пять месяцев, но по ощущениям — целую вечность. Как будто здесь все должно было кардинально измениться за это время, так же как изменилась я, черт побери. Но все тот же боулинг, тот же стрелковый клуб, в котором состояли мой и папа Люка, продуктовый магазин, закусочная с ее ужасными коктейлями… все находится там, где и было еще полтора года назад. Люк выбирает самый длинный путь от здания полиции к дому своей мамы, и я точно знаю, почему. Самый быстрый маршрут — через Брейквотерскую старшую школу, учреждение, где я провела четыре худших года в своей жизни. Люк достаточно умен, чтобы понимать это, а я, наверное, разрыдалась бы при виде этого здания снова. Я хватаюсь за его руку, когда мы подъезжаем к дому в стиле ранчо, мимо которого я проезжала много раз, зная, что он там вырос, но никогда не была внутри.

— А… — я набираю в грудь воздуха, чтобы сделать глубокий вдох. — А твоя мама знает о… — Хм, почему я не могу просто сказать это? Так неловко.

Люк нежно улыбается.

— О нас? Думаю, нет.

Не знаю, что я почувствовала — облегчение или новую волну беспокойства. Неужели нам стоит пойти сейчас и рассказать о наших сложных отношениях с Люком его маме, либо вообще о том, что мой дядя под арестом?

— Эй, не надо так нервничать. Моя мама очень милая. Она не будет задавать вопросов, на которые ты не хочешь отвечать. — Люк кладет пальцы под мой подбородок, поворачивая голову, так чтобы я посмотрела на него. В его глазах напряжение, на лице беспокойство. Глубокие карие глаза старательно осматривают меня, пытаясь понять, все ли в порядке. На его лице щетина — он так и не побрился в шесть утра, когда мы выехали сегодня, чтобы добраться до аэропорта вовремя, — делает его старше. Я все еще чувствую себя маленькой рядом с ним, глупой девчушкой с секретами внутри. Так и есть. А он действительно сексуальный. Не говоря уже о том, что любящий, терпеливый и добрый. Я чувствую себя просто никчемной, глядя на него.

— Эй. Эй, что такое? — шепчет он.

— Просто я… Я не заслуживаю тебя. Я вела себя как стерва с тобой, Люк. Неблагодарная, эгоистичная, заноза в заднице, и ты этого не заслуживаешь.

— Да, ты та еще заноза в заднице. — Он криво ухмыляется, и две крупные капли слез текут по моему лицу. Он нежно их стирает, отчего мне еще сильнее хочется плакать. — Но мы оба немного сломлены, ты и я. Я понимаю тебя, Эвери. Я понимаю тебя, знаю твои больные места, и я хочу быть человеком, который исцелит тебя. Я знаю, нужно время, чтобы ты не связывала меня с прошедшими событиями, но я готов ждать. Я так сильно этого хочу.

И я больше не могу сдерживаться. Слова Люка словно разрушают все преграды внутри меня. Слезы свободно текут лицу, обжигая глаза.

— Ты прав. Я сломлена, и ты понимаешь меня. И я тоже хочу понимать тебя, Люк. Я тоже хочу быть человеком, который исцелит тебя. И больше я не ассоциирую тебя с тем, что здесь произошло.

Он резко всасывает воздух, который застревает в его горле. Его глаза полны эмоций.

— Это хорошо. — Словно камень упал с его души. Легкая улыбка трогает уголки его губ. Это восхитительно сексуально.

— Да, теперь я ассоциирую тебя с алкоголем и нереально горячим сексом.

Люк давится смехом и отворачивается, чтобы не смотреть от меня. И замолкает, прислонившись к окну автомобиля, вглядываясь в дом своего детства. Над ним навис груз, который я чувствую практически кожей. Видимо, я сказала что-то не то. Он проводит пальцами по волосам, выпрямляясь, прежде чем мне удается спросить, все ли в порядке.