Стефани Оукс - Священная ложь [litres]

– Рашида, а почему ты не ешь куриные наггетсы? – спрашивает за обедом Энджел.

Я гляжу в свою миску с водянистым томатным супом, потом на поднос Рашиды, где лежит лишь горка капустного салата и кусочки фруктов.

– А тебе какое дело? – огрызается та.

– Потому что обычно ты ешь как не в себя, а куриные наггетсы здесь самое съедобное.

У Рашиды блекнет улыбка.

– Я как-то раз бывала в тюрьме, где одного парня только что ударило током. Навещала дядьку в Дип-Лодже. В общем, пропекся бедняга настолько, что провоняли все стены, причем пахло именно жареной курицей, как у нас в день наггетсов.

Энджел на мгновение проникается серьезностью момента, но потом вдруг хохочет:

– Брешешь! Ты никогда не бывала в Дип-Лодже.

– Бывала! И чувствовала, как пахнут мозги, запеченные прямо в черепушке!

– Это у тебя, Рашида, мозги давным-давно запеклись.

– Чтобы ты знала: учителя меня хвалят, – парирует та. – А мисс Бейли говорит, что у меня уникальное мышление, которое нельзя оценить стандартными мерками.

– Она права. Ты ненормальная, – соглашается Энджел.

– А кто такая мисс Бейли? – перебиваю я.

– Учительница чтения, – поясняет Рашида.

Я знаю, что ко мне уже присматриваются, пытаясь понять, готова ли я к учебе. Днем здесь совершенно нечем заняться – только и остается, что глазеть на решетку. Энджел принесла мне из библиотеки пару комиксов; я давно их прочитала, хоть и не поняла половину текста. Иногда Рашида из соседней камеры говорит, какая за окном погода, или Бенни поддается уговорам и рассказывает о книге, которую нынче читает (обычно о совершенно незнакомых мне местах или событиях) – но в основном я предоставлена самой себе, своим мыслям и воспоминаниям.

Больше всего на занятия в школе, не считая уроков с Берти, походили те светлые, пахнущие зеленью дни в Общине, когда Пророк собирал детей возле пруда и зачитывал нам из Книги Пророчеств истории про мудрых верующих, облаченных в золотые перья, которые разили адских демонов-язычников мечами, сотворенными из Божьего света.

Однажды, когда мне было лет восемь или девять, Пророк, как обычно, позвал детей на урок. Констанс шла рядом, держась за мою руку, точно маленькая. Мы уселись возле пруда. Вдалеке мужчины стучали топорами, а моя мать шумно дышала через нос, глядя в темную воду. Больше от нее не было проку, поэтому ей поручали следить за детьми во время уроков.

Пророк из-под широкой мантии извлек книгу.

– Не забредайте в земли язычников, ибо они оскорбляют Бога своими искусствами, которые не дают Ему покоя, и танцами, которые ломают тело в кривых движениях; ибо они оскверняют веру злыми писаниями, которые подвергают все деяния Господа, как и само Его существование сомнению и критике.

Этот отрывок я слышала тысячу раз. Он определял главный наш свод правил – не делать ничего, что позволяют себе язычники.

– Пророк, а почему нам нельзя писать? – перебила я.

Тот опустил книгу и впился в меня острым взглядом.

– Потому что это греховно в глазах Господа.

– Но ты ведь пишешь, – напомнила я.

– Писать должен лишь тот, что записывает деяния Господа.

– А почему нам нельзя читать? Тогда мы познали бы Его деяния.

– Если б ты умела читать, то могла бы прочесть и нечестивые письмена, а Господь такого не одобряет. На то есть Пророк – чтобы читать все, что тебе нужно. Это намного лучше, чем самой.

– А почему нам нельзя рисовать? – спросила я. – Уж это грехом быть не может.

Пророк скрестил на груди руки. Лицо у него потемнело, в серых глазах сгустились тучи.

– Я не уверен, что смогу объяснить так, чтобы ты поняла. Ты всего лишь девочка.

– Я постараюсь, – пообещала я.

Видимо, он понял, что без ответа я не отстану.

– Знаешь, что такое небо? – Вскинул руку, будто желая коснуться синей глади. – Это огромный холст, растянутый над всем миром. И на нем рисует Господь. А мы не рисуем, потому что в этом нет нужды. Величайшее на свете полотно уже создано.

– Небо – это холст?.. – переспросила я, во все глаза глядя на синее пространство, до того казавшееся мне бескрайним. Оно напоминало чистый пруд без дна и берегов.

Пророк кивнул, и его рука тенью заслонила сверкающую синеву.

– Господь сотворил небо, чтобы мы могли Его познать. Разве ты не чувствуешь Его радость, когда светит солнце? А когда штормит – безошибочно понимаешь, что Он гневается. А дождь… Как думаешь, что такое дождь?

– Слезы, – догадалась я. – А как же ночь? Почему ночью небо темное?

– Значит, Он спит. Значит, глаза Его закрыты.

– А молнии и…

– Дурные сны, – перебил Пророк, не дав договорить. – Итак, Минноу, я ответил на твой вопрос?

Прикусив губу, я кивнула.

Оставшаяся часть урока прошла мимо меня, потому что Вселенная над головой скукожилась; мир вокруг становился все меньше и меньше, а Пророк – все выше и выше.

Где-то в отдалении слышался звук вроде бурления кипящей воды, и как будто скрипела петля. Когда я теперь смотрела на небо, оно уже не казалось таким огромным.

Мать, не замечая нас, задумчиво болтала ногами в воде.

– А что такое звезды? – резко и, наверное, слишком громко спросила я.

Пророк посмотрел на меня, поджимая губы.

– Зачем тебе знать, сестра Минноу? – многозначительно поинтересовался он.

Констанс, прильнувшая ко мне теплым боком, заметно напряглась.

– Твои вопросы заставляют думать, что ты усомнилась в Господе. Это может повлечь за собой нехорошие последствия.

Сердце у меня застучало.

– Я просто… просто я хочу знать… Знать о мире, который Он создал.

Пророк задумался.

– Звезды… Это чтобы следить за нами, пока Он спит. Это Его глаза. Когда видишь звезды, знай, что Господь за тобой наблюдает.

Сердце в груди екнуло, а руки на коленях сжались в кулаки. Всякий раз, когда я представляла Бога, я не видела в Нем той сокрушительной мощи, которая позволяет наблюдать за нами с небес. Я представляла мальчика – моего ровесника, ходящего в школу и живущего как все. Мальчика по имени Чарли.

– Но… – пробормотала я. – Как Он может глядеть с небес, если на самом деле Он – Чарли? Я думала, Он живет на земле.

– Считаешь, Господь не способен делать два дела одновременно? – рявкнул Пророк так громко, что даже моя мать наконец обернулась. – Господь способен на что угодно. Способен наблюдать за каждым живым созданием и за каждым умершим, и при этом ходить по земле, потому что на то Он и Господь, Он всемогущ.

Пророк внезапно схватил Констанс, вздернул ее на ноги и с силой встряхнул за плечи. Та испуганно вытаращила глаза.

– Я же сказал, Минноу, что у сомнений порой бывают нехорошие последствия, – объявил Пророк. – Беда в том, что не всегда они попадают в цель.

Он снова встряхнул Констанс, и та беспомощно всхлипнула.