Андерс Рослунд - Именинница

Хоффман приподнял крышку, заглянул вовнутрь.

Вот оно — то, о чем Расмус с таким трудом пытался вспомнить. Четыре письма. Бесплатные газеты. Кипа рекламных листовок и брошюр.

— И под всем этим — распечатанный коричневый конверт.

Хоффман вытащил рекламные бумаги и газеты, четыре письма — из Стокгольма, налоговой службы, местной электроэнергетической компании и магазина «Икеа». Теперь в ящике оставался только коричневый конверт. Выходя из дома, Хоффман отыскал на шляпной полке зимние перчатки, которые теперь натянул на руки. Пальцы в них стали неуклюжими, зато на конверте не останется отпечатков.

«Расмусу и Хюго» — гласила надпись на лицевой стороне.

Именно так, как говорил Расмус.

Хоффман перевернул конверт — ни штемпеля, ни марки.

Заглянул вовнутрь, отодвинув край защищенными перчаткой пальцами.

И все-таки там что-то было — записка. Машинный шрифт, такой же, как и на лицевой стороне конверта.

Пит осторожно развернул листок. Послание состояло из пяти коротких слов:

Мы знаем, кто ты есть.

Ему не только удалось поспать между двумя и тремя часами, но и вздремнуть где-то около пяти. Ночь выдалась долгая. Он-то надеялся, что с этим покончено навсегда, и вот — пожалуйста. До утра пролежал в полной боевой готовности. Человек, сократившийся до инстинкта, — вечно начеку.

После случая с ручной гранатой на кухонном столе и запиской в почтовом ящике Пит Хоффман посвятил остаток вечера осмотру дома, сада и окрестностей. И не нашел ничего, что могло бы указаывать на опас- ность.

Одновременно он поднимал старые контакты, наработанные за годы жизни в криминальном мире. Задавал вопросы тем, кто мог что-нибудь знать и при этом сам не был частью угрозы. Ответов Хоффман так и не получил.

Далее Пит занимался Зофией, как и всегда, как только она возвращалась домой, и Луизой, благополучно сдавшей анализы после шестимесячного обследования в больнице. Слушал английский Хюго, даже впервые познакомился с пьесой, в которой играл Расмус. Читал вслух мальчикам, пока те не уснули.

И ни слова о страхе и ярости, сжигавших его изнутри.

Когда потом они сидели на диване с бокалами вина, Зофия посмотрела на него так, как умела одна она. И Пит не придумал ничего лучше, кроме как наплести какую-то чушь про то, как они с Расмусом повздорили из-за игрушки, о чем потом, как всегда в таких случаях, оба пожалели. И это после того, как Пит поклялся себе никогда больше ей не лгать.

Но Зофия видела мужа насквозь, и он это знал.

— Я не хочу, папа.

Хюго десять лет, но он давно подросток — большой и маленький, понятный и загадочный, робкий, стеснительный и в то же время уверенный в себе. Сейчас он лежал, натянув на голову одеяло, и всем своим видом демонстрировал нежелание вставать.

— Ты должен, Хюго.

— Ничего я такого не должен. Я всегда остаюсь дома, если уроки не с утра. И сплю, сколько хочу.

— Только не сегодня, Хюго. Сегодня вы с Расмусом поедете ко мне на работу, а после обеда я отвезу вас в школу.

— Но почему?

— Этого я тебе объяснить не могу. Так надо — и все.

— А мама знает?

— Мама уже ушла. С Луизой. Что-то такое в родительской группе… Они вернутся только вечером. Сегодня я не оставлю вас дома одних. Одевайся и спускайся в прихожую, даю тебе десять минут.

Пит приподнял одеяло, поцеловал старшего сына в лоб и спустился по лестнице в подвал.

Так хотелось закричать.

Нет! Мама ничего не знает! Потому что это мое прошлое, и она не должна быть его частью.

Зофия работала в той же школе, где учились мальчики, пока не ушла в декретный отпуск. Испанский, французский и польский, когда это было кому-нибудь нужно. Он открыл дверь своего подвального кабинета, и листок с большим красным сердцем медленно спланировал на пол. Пит поднял его, поцеловал, как только что лоб Хюго, и, не разворачивая, сунул в нагрудный карман рубашки — поближе к настоящему сердцу.

В кабинете были письменный стол со стулом и довольно просторная гардеробная в углу, куда Пит и проследовал. Полку с боеприпасами скрывали зимние пальто и висевшие без дела дорогие рубашки. Пит поискал рукой за одним из ящиков, нащупал рычаг справа и мягко потянул его вниз. Механизм приглушенно взвизгнул. Стенка гардеробной отошла в сторону, открывая пространство потайной комнаты.

В дневном свете, проникавшем через окна под потолком, Пит увидел просторное помещение с оружейным шкафом, сейфами, открытым гардеробом с бронежилетами и выстроившимися в ряд набитыми портфелями для документов. Это было все, что осталось от его предыдущей шпионской жизни и что, наверное, следовало бы выбросить в знак того, что он закрыл эту дверь раз и навсегда.

Ручные гранаты хранились на нижней полке оружейного шкафа, рядом с польскими пистолетами «Радом». Пит подержал «игрушку», обхватив пальцами, как делал это Расмус. Затем открыл один из портфелей и опустил «человечка» во внутренний карман. Так или иначе, эта штука создана для того, чтобы сеять смерть, а значит, ей не место в доме.

Управившись, Пит поднялся в прихожую, где его ждал только один из сыновей, — в полной боевой готовности, как и было велено.

— А Хюго? — спросил Расмус.

— Не знаю, подождем.

— Я не хочу ждать. Дай ключи, папа, я посижу в машине.

— Ты останешься здесь, понял? Никуда не уйдешь без меня.

Хоффман сорвался и тут же пожалел об этом, заглянув в испуганные глаза мальчика. Только не повышать голос. В их присутствии он должен держать свое беспокойство при себе.

Пит поцеловал Расмуса в лоб и побежал по лестнице на второй этаж.

— Хюго! Спускайся немедленно!

— Сначала объясни зачем.

— Ничего я тебе объяснять не должен.

— Конечно, потому что знаешь, что неправ. А если неправ, значит, дело не в нас, а в тебе.

Два маленьких мальчика, которые по вине папы всю жизнь провели в бегах. При этом сыновья вели себя по-разному. Расмус быстро принимал любую новую обстановку и так же легко возвращался к прежней, а вот Хюго требовалось свыкнуться с местом, чтобы хоть как-то собраться с мыслями. Он так и не смог освоиться в Южной Америке, и когда потом вернулся в Швецию, далеко не сразу осознал, что дома.

— На этот раз ты неправ, — возразил сыну Пит. — Речь идет как раз не обо мне.

— Тогда о ком? Почему ты не можешь оставить нас дома, как всегда?

Пит Хоффман все понимал. К этому мальчику пару раз приставляли охрану, потому что так велел папа. Иногда он подслушивал разговоры между родителями, которые думали, что Хюго спит, и, не смущаясь, поднимали темы заказных убийств и пожизненного заключения. Мальчик понимал, что ждет разоблачения шпиона, и, не получив требуемых разъяснений, мог запросто и сам выстроить логическую цепочку.