Александр Ольбик - Падение «черного берета»

— Только косвенно… Так, что, Вениамин Борисович, будем делать с Ригой? Фоккер страшно нервничает и хочет нас оштрафовать.

— Крупно?

— По полной программе: 500 долларов за каждый просроченный день. Считай, сколько бабок набежало за шесть месяцев. Но если мы сейчас не поставим им необходимый товар, завтра у нас могут начаться крупные неприятности, — Таллер пускал абсолютно круглые, разной величины дымовые колечки. — Задержка, Веня, за тобой, — глаза Таллера набухли напряжением.

— Согласен. Что-то, конечно, зависит от меня, но ты ведь понимаешь — легче в Яузе поймать золотую рыбку, чем найти в Москве подходящего по всем статьям донора. То одно не так, то другое… Разве я виноват, что все урки или СПИДом больны, или сифон на третьей стадии…

— А это, извини, твои проблемы. Ты ведь за это получаешь гигантский гонорар. У тебя карт-бланш — действуй, но делай это решительнее. Мы много миндальничаем, словно девственницы — и хочется и колется и мама не велит…

Броду такие разговоры поперек горла.

— Послушай, Феликс, мы по-моему, с самого начала сошлись на том, что протезы будем брать исключительно у тех людей, которые попали в аварию или стали жертвами криминальных разборок. Никакой другой вид добычи нам не подходит, верно?

Таллер нервничал, его что-то подгоняло, а куда, он и сам, очевидно, не знал.

— Сегодня по НТВ передавали, как шестнадцатилетние подонки отрезали груди и перерезали горло пожилой продавщице сигарет.

— Я это тоже слушал, — сказал Брод, — но что это меняет?

— Я говорю о морали в нашем обществе. Скажи, кого вы жалеете — какого-нибудь отморозка, который за десять долларов на куски располосует родную мать?

— Я согласен, мы действительно живем в страшном мире и я сам отнюдь не ангел, но есть всему предел…

— Там, где есть предел, там нет свободы, — начал философствовать Таллер. — Деньги — это свобода. Ты согласен со мной? — Таллер натянуто улыбнулся. Когда он это делает, его уши как бы отходят назад, отчего кожа на висках натягивается до белизны.

— Но у Блузмана проблема с морозильной камерой, сепаратором для очистки крови… нехватка раствора Евро-Коллинз и так далее…

— Пусть твой Блузман чище делает операции, а не оправдывает свою сиволапость отсутствием морозильной камеры. Но ты его можешь успокоить: оборудование в Израиле уже заказано.

Когда секретарша принесла поднос с бутербродами и коньяком, Таллер предложил выпить за успех. Глядя чуть ли не с любовью на Брода, он произнес загадочную фразу:

— Все мы смертны, а для смерти нет закона. Вот отсюда и давай плясать.

Однако Брод не желал попадать в неподходящую для него колею и заговорил о другом.

— Мне нужны деньги для Карташова. Завтра заключаю с ним контракт.

— А ты не мог об этом сказать раньше? У меня все финансы в обороте… Напомни завтра с утра. Возьму из НЗ. Кстати, как этот парень — фурычит?

— Дисциплинированный. Сказал — сделал. И словно без языка.

После второй порции коньяка Таллер вдруг расслабился. Отодвинув от себя фужер и пачку сигарет, он указательным пальцем начертил на столе равносторонний треугольник. На полированной столешнице остался отчетливый рисунок.

— Моя курва преподнесла мне сюрприз, — сказал он. — Надеюсь, ты понимаешь, о ком я говорю?

— Естественно, не о своей жене.

Таллер прикусил губу. На зеркальцах фарфоровых зубов заиграли зайчики от хрустальной люстры, висевшей над столом.

— Я, наверное, от ревности подохну. И с кем, сучка, связалась… Мелюзга, завмаг, у которого машина 1990 года выпуска… Туфли за тридцать долларов, хотя не в этом дело. Она же, дрянь, меня предала и я ее за это… — Таллер сжал кулак и ударил по столу.

Возникшая пауза не вызвала неловкости — мужской разговор…

— Брось, Феликс, не ты первый и не ты последний, кто играет в такую геометрию. Плюнь и разотри.

— Но прежде я ее, заразу, сотру в порошок, а из лавочника сделаю гамбургер! Между прочим, готовый донор, а, Веня?

— Перестань! — Брод взял Таллера за руку. — Сейчас ты не можешь адекватно оценивать эту ситуацию. Во-первых, ты под парами, а во-вторых, мешают наши мужицкие амбиции…

— Чепуха! Древние германцы всегда по пьянке принимали важные решения, а наутро, представь себе, с похмелья, их утверждали… Если сходилось, значит, решение было принято верное. Вернее не может быть…

Таллер хмелел на глазах. Он сорвал с аппарата телефонную трубку и, сбиваясь, стал набирать номер.

— Ах, какая мразь! — кричал он в трубку своему охраннику. — Ты, Паша, только не спускай с них глаз, мне надо найти их гнездо.

Брод попытался шефа урезонить, но Таллер, расхорохорившись, теряя солидность, продолжал накачку:

— Я ведь ей говорил — хочешь свежего мяса, поезжай в Сочи или в Ниццу, но только не у меня на глазах… Ладно, Паша, действуй, завтра доложишь…

Размашистым движением Таллер кинул на рычаг трубку и так же широко налил себе в фужер коньяка. Брод понял: день для него потерян и шефа надо будет самому доставлять домой.

Через пять минут голова Таллера уже лежала на столе. Его курчавая с проседью шевелюра подрагивала в ритм хмельного дыхания. Брод собрал со стола посуду и отнес ее в приемную. Потом они с охранником отвели Таллера вниз, в машину, и Брод повез на своей «ауди» его домой.

Таллер жил на Поварской улице, в особняке, облицованном красным мрамором, с большими арочными воротами, на столбах которых поблескивали старинные фонари. С осенью внутренний дворик, утратив свое очарование, стал как бы просторнее и менее уютным.

Их встретила высокая, плоская женщина со следами былой красоты. На лице — застывшая покорность. Брод давно не был в этом доме и потому крайне удивился обилию картин, висевших в роскошных старинных рамах. Вокруг чувствовались следы евроремонта — светло-розовый интерьер прекрасно гармонировал со стильной, кремовых тонов, мебелью.

Уходя, Брод подошел к телохранителю и попросил того передать утром Таллеру, что все было в порядке, в пределах…

Оставшись наедине с собой, он почувствовал облегчение. Слева мелькали машины, справа тянулись полные людей тротуары. Город жил по своим законам, которые каждую минуту кто-то нарушал.

Брод мысленно воспроизвел их разговор с Таллером, и подумал, что его шеф отнюдь не «железный Феликс» , каким он себя постоянно демонстрировал в глазах окружающих. «Это, конечно, его проблемы, — рассуждал Брод, — но ревность его может очень далеко всех нас завести».

Сделав в магазине кое-какие покупки, он направился в Ангелово. Кругом лежала раскисшая от дождей земля, и шины, попирая мокрый асфальт, издавали звук, похожий на шум ливня. Захотелось уюта, и он обрадовался, когда узнал, что в доме кроме Галины и охраны никого больше нет. Карташов с Одинцом переехали на квартиру последнего…