Александр Ольбик - Падение «черного берета»

От метро «Алексеевская», по проспекту Мира, они направились в сторону ВДНХ. Бывший десантник, а теперь инвалид первой группы Иван Горелов, сидел возле второго турникета. В отличие от Татарина, этот парень был без единой конечности. Он сидел в бушлате, в голубом берете, на изгибе которого красовалась эмблема ВДВ. Горелов напоминал нахохлившуюся птицу. На плечах бушлата, где раньше были погоны, теперь лежала снежная крошка.

Они подошли к нему и положили в коробку две купюры по двести рублей. Народу вокруг было немного и вряд ли кто обратил внимание на подошедших к инвалиду двух молодых мужчин. Одинец спросил:

— Не холодно, Ваня, тут сидеть?

— А ты сам посиди, тогда узнаешь, — Горелов завелся с пол-оборота.

— А как насчет того, чтобы погреться? — Одинец указал на рукой на «шевроле». — Там уже ждет тебя твой коллега, может, поговорим?

— Гуторь тут, зачем лезть в машину?

— Для большего понимания… Мцыри, бережно берем ветерана и несем в тачку.

— А если я не хочу? — запротестовал калека. — Если мне тут хорошо… Перестаньте, я буду сейчас орать…

— Несем! — повторил Одинец и хватко взялся за отсыревший бушлат.

В машине было светло и тепло. Когда Горелов оказался в «шевроле», и увидел Татаринова, он перестал ершиться и беззлобно молвил:

— А мне, в принципе, все равно, где болтаться — в прорубе или на веревке… Мы, обрубок, кажется, с тобой знакомы? — обратился он к Татарину.

— Однажды рядом сидели, когда в ангаре определяли калек на работу.

— ОМОН?

— Он самый!

Второго однорукого парня они забрали возле метро «Чкаловское». Его звали Денисом Бурлаченко — бывший «чеченец», раненый в первый же день вторжения в Чечню.

Игоря Каркашина, который попрошайничал у «трех вокзалов», нести не пришлось. Одинец доходчиво объяснил ему суть дела и он сам, с помощью костылей, направился на стоянку.

— Учтите, — предупредил он, не выпуская изо рта сигарету, — если кому-то ваши дела не понравятся, объясняться будете сами.

Но когда Каркашин оказался в компании таких же, как сам, тон разговора у него повеселел.

— Привет, крабы! — сказал он и бросил вперед себя костыли. Татаринов с Бурлаченко протянули свои руки, а сзади его подсадили Одинец с Карташовым.

Импровизированное совещание они провели в южных пределах парка «Сокольники», у Егерского пруда.

Карташов остался за рулем, Одинец из кабины перебрался в салон. По предварительной договоренности с Татарином, объяснить ситуацию своим товарищам по несчастью должен был он. Но как это бывает с людьми, долго не общавшимися на нормальном человеческом языке, Татаринов начал речь с крутого мата. Однако его никто не перебивал.

Одинец устроился у перегородки, отделявшей кабину от салона, курил и одним глазом поглядывал через лобовое стекло.

— Тут разговор короткий, — продолжал между тем Татарин, — или мы будем продолжать мантулить на эту плесень, или скажем, наконец, свое спецназовское слово. Лично мне все это окуенно надоело. Я каждый день молю Бога и родную мать, чтобы они меня родили заново…

Горелов сидел, потупив взор, слизывая с губ падающие с берета капли тающих снежинок.

— Так, что ты, ОМОН, предлагаешь? — спросил он. — И кто эти люди? — кивок в сторону Одинца.

— Это наши братаны. Они так же, как мы, ненавидят беспредел и собираются безвозмездно нам помочь. Так, лейтенант?

— Беспредел я люто ненавижу, — живо откликнулся Карташов.

— А что такие, как мы, крабы могут сделать? — спросил Бурлаченко.

— Мы свободно своих притеснителей можем взять за письку и тряхнуть до смерти, — пояснил свою светлую мысль Татарин. — Кто из вас знает молитву «Отче наш»? Не знаете, безбожники! А кто знает, сколько стоит то, что мы с вами каждый день испытываем на собственной шкуре?

Одинец решил внести ясность.

— От вас, братцы, требуется единственное — очень хорошо уяснить для себя ситуацию. Чтобы потом не каяться, что поторопились, и что-то не то сделали. Поэтому я спрашиваю: считаете ли вы, что из вас сделали форменных рабов?

— Хуже! — откликнулся Горелов. — Мы рабы не господ, а черных подонков. Головорезов, которые держат нас в страхе и подачками в виде сигарет и хреновой водяры. Лично я уже окончательно отравился сивухой, мотор ни черта не тянет…

— Какое количество людей вы можете привлечь? — поинтересовался Карташов.

— Как минимум полвзвода… Рыл 12-15, — за всех ответил Горелов.

— Ты, Серый, моих людей знаешь, — сказал Татаринов. — Они пойдут на все, вплоть до уничтожения Алиевского выводка… Однозначно, всего, без исключений…

— Мы тоже пойдем, — поддакнул Бурлаченко.

— Но голыми руками их не возьмешь. Одной охраны там человек двадцать… И нужен транспорт, на такое дело на трамвае не поедешь… И для понта хотя бы пару каких-то пугачей… — лицо Татарина озарилось торжеством.

— Транспорт и стволы — это наши с лейтенантом проблемы, — успокоил всех Одинец. — Но при этом мы должны вернуться на базу, значит, должны подумать о грамотном отходе. Где вы, говорите, находится этот водочный завод?

— Где-то в районе Измайлово, а точнее, в Измайловской пасеке. Когда нас туда везли, один охранник выходил из машины… может, по… ть, а, может, сменить номера… Я случайно увидел указатели — поворот с шоссе Энтузиастов на лесопарк Измайлово, — сказал Горелов.

— Точно! — воскликнул Бурлаченко, — там еще были пруды: один большой и два поменьше. Дайте карандаш, я нарисую схему, где этот клебаный ангар находится.

— Все складывается, — сказал Татарин, — для любого предприятия нужно много воды, а для водочного тем более…

— Мы начинаем серьезное дело, — подвел итог Одинец, — и не хотелось бы, чтобы потом мы искали козла отпущения. Поэтому каждый из вас пусть хорошенько подумает, а через пару дней мы вновь вернемся к этому разговору. И поставим окончательную точку. Много набирать людей не стоит, толкучка в таком деле хуже всего… Завтра, в крайнем случае, послезавтра, кто-то из нас привезет вам мобильники… Сергей, подай сюда пейджеры, — обратился Одинец к Карташову. — Эти аппаратики легче спрятать…

— Это не проблема, заныкаем и телефоны, — уверенно сказал Горелов.

— А нас каждый вечер шмонают, — Татаринов разглаживал подсохшие в тепле усы.

— Свой телефон возьмешь у соседки, — Карташов выразительно взглянул на Татарина. — Соображаешь, о чем речь?

— Соображаю… У прдавщицы…

— А теперь запоминайте, как пользоваться пейджерами… — Одинец протянул Горелову шариковую ручку. Тот виртуозно зажал ее в клешне, и стал записывать номера диспетчерской.

Одинец коротко проинструктировал, после чего Бурлаченко сказал:

— Но если кому-то не повезет и будет ранен… Лично я последний патрон оставлю для себя.