Wind-n-Rain - Kill the Beast

Хорошие новости.

— Чёрт, запястье потянула сегодня, где бинты?

Подаю подруге эластичный бинт, и оттенок невольной зависти в моих глазах не ускользает от её внимательного взгляда. Мы все сильно изменились. И она тоже. Она стала такой… внимательной.

— Не грусти, Юль! Ты же всё равно всегда мечтала стать тренером, и станешь им — для успешной тренерской карьеры успешная спортивная не нужна!

Закончив с бинтованием, она легонько меня приобнимает.

Вот уже две недели мы делим комнату в студенческом кампусе столичной Академии спортивной педагогики. Моя реабилитация ещё не закончена, да и невролог честно сказал, что полностью здоровой мне уже не быть. Но психиатр дал добро, Алекс в третий уже раз поговорил с руководством столичной Академии, а родители, сомневаясь, колеблясь, мешкаясь, но отпустили-таки меня учиться в другой город. Ещё в марте Маруся успешно сдала на разряд и подала запрос на спортивную стипендию в этом же учреждении — и её запрос подтвердили. Теперь мы здесь. Вместе. Приоткрываю окно, позволяя свежему воздуху проникнуть в комнатушку, сама забираюсь на широкий пыльный подоконник и продолжаю наблюдать за шумихой просторного внутреннего дворика, виднеющегося из нашего корпуса. Группы студентов снуют туда-сюда с ноутбуками и тетрадками, книжками и сигаретами, шумно общаясь, создавая ощущение жизни. Я никому не скажу, как тяжело мне даётся каждый учебный день, даже Марусе. Натерпелась жалости, хватит. Не схватываю на лету, как прежде, не поспеваю конспектировать, а элементарные по содержанию лекции выветриваются из памяти мгновенно — приходится по три-четыре раза перечитывать учебный материал, порцию за порцией, а на следующий день повторять снова. Главное — не пропускать визиты к неврологу и психиатру, вовремя принимать лекарства, хорошо питаться и потихоньку наращивать физические нагрузки. В Академии от любых занятий, связанных с физической активностью, я пока освобождена, но учиться ещё долго — надеюсь наверстать. Совсем недавно, в июне, родители боялись даже отпустить меня одну в магазин — я вечно где-то терялась, падала, забывала самые простые вещи. А теперь учусь в столице, и пока, кажется, никто даже не догадывается о моих трудностях. Новое место лечит. Лекарства… Одни калечат, другие — исцеляют. И моя подруга…

Любит пересказывать, как они забурились в тот посёлок, как встретились там с Ландерсом, как таранили ворота полицейским автомобилем. Как двое офицеров схватили меня под руки, буквально отдирая от бездыханного тела, а я кричала… Как не узнавала никого, а Ландерс с Алексом, закутав в форменную полицейскую куртку, силой удерживали моё беснующееся тело на заднем сидении, пока машина несла нас в город. Как мама плакала у больничной койки, а отец молился… Словно кино смотрю — сложно поверить, что такое было на самом деле…

Становится прохладно — соскальзываю на пол и тянусь к раме, чтобы закрыть окно. Снова эта слабость в ногах, они подкашиваются, и я чуть не ударяюсь подбородком о подоконник, но подруга вовремя меня подхватывает.

— Садись на кровать, я бургеров притащила, сейчас кушать будем. Лекарства после еды, ты не забыла?

Вдруг странная мысль приходит мне в голову: уже холодает, скоро зима, все разъедутся на каникулы, кампус опустеет…

Мысль эта когтистой лапою заскреблась о стенки черепа — как страшно остаться одной. После занятий ребята бродят по дорожкам, болтают, курят сигареты… Мне нельзя. А на выходных устраивают вечеринки — с музыкой и алкоголем, куда ж без него, но мне нельзя… В Академии с дисциплиной строго — за малейшее нарушение общественного порядка сразу отчисляют, так что вечеринки эти в целом мирные, как я слышала. Неоднократно Мара зазывала меня туда: «Пойдём! Развеешься, познакомишься с новыми людьми!». От мысли о каких-то знакомствах становится неуютно. Не нужен мне никто, и в то же время кто-то очень нужен. «Такого, как Кристиан, больше не будет», — рассматривая свои ладони, всё ещё помнящие его прикосновения, сказала я однажды психологу, когда посещала её сеансы, кажется, весной. «Ну так это же хорошо!», — ответила тогда она. Как она могла такое сказать? Тоже мне психолог.

— Марусь, а что ты на Рождество делать будешь?

— Как что — домой поедем, наших навестим!

Она передаёт мне бургер, вкладывая мои ладони в свои и тепло их сжимая. С надеждой уточняю:

— Вместе?

— Конечно вместе, даже не сомневайся. Только вместе. Больше мы так не ошибёмся.

Концовка получилась смазанной. Это чувство не покидало меня долгое время, и я раз шесть пыталась сделать концовку другой, конкретизировать её. Героиня умрёт. Или напротив — полностью исцелится и всех порвёт. Останется инвалидом на шее у родителей. Или они с Марусей уйдут в закат, взявшись за руки. Или героиня познакомится с кем-нибудь в Академии и начнёт новую жизнь с новым человеком. Но всё это не то. Ведь сама она стала смазанной. Девушкой со смазанной памятью, смазанной психикой, смазанной жизнью и смазанной судьбой. Когда я это поняла, то всё встало на свои места. И с чувством облегчения я поставила точку, чтобы вернуться к работе над текстом, но уже над формой, а не содержанием. Таково видение автора.