Калья Рид - Разгадка [litres]

И тогда я вижу, как Макс запускает руку в задний карман и вытаскивает пистолет.

– Стой! – кричу я.

Но Макс идет вперед, и его указательный палец лежит на спусковом крючке. Пистолет нацелен прямо на отца Ланы.

Я бегу за ним.

– Не надо! – кричу я.

Лана смотрит на Макса, пытаясь взглядом предостеречь его, чтобы он остановился. Майкл отпускает ее руки. Она зарывается лицом в ладони и сдавленно рыдает. Ее отец поворачивается и собирается встать.

Макс нажимает на спусковой крючок.

Все происходит так медленно, словно время сопротивляется, пытается остаться на месте, но наши действия толкают его вперед.

Из ствола вылетает пуля и медленно рассекает воздух. Цель идеальна – голова отца Ланы как раз напротив. И пуля попадает в цель.

– Беги, – шепчет мне Лана одними губами. Ее глаза широко открыты, в них застыла мольба. Она умоляет меня уйти отсюда.

Черные точки ее зрачков притягивают меня. Меня словно затягивает в водоворот, настолько сильный, что мне из него не выбраться. В этот миг все меняется. Карие глаза Ланы, которые всегда придавали ей такой уязвимый и запуганный вид. Глаза, которые так много скрывали, теперь темно-синие.

Точно, как у меня.

Я со стоном падаю на пол. Такое чувство, будто кто-то проник мне в грудь и вырывает из меня саму жизнь. Мое дыхание превращается в сдавленные всхлипы, боль начинает распространяться по всему телу.

Оно словно налито свинцом. Мне трудно даже переставлять ноги. Тем не менее я как-то двигаюсь. Я смотрю на свое тело – кажется, будто некая невидимая сила толкает его через всю комнату. Я парю прямо над Ланой и ее отцом. Ее глаза, которые теперь такого же цвета, как и мои, встречают мой взгляд. Боль во мне начинает удваиваться.

Первая пуля пронзает тело Майкла. Я с ужасом наблюдаю, как он дергается и падает навзничь на свою дочь.

А затем происходит невероятное: мое тело сливается с телом Ланы.

Это так больно, словно меня проталкивают в крошечное отверстие. Моя кожа натягивается, сопротивляясь. Нервы покалывают. Я кричу во всю мощь легких. Мое тело начинает дергаться. Я отчаянно хватаю ртом воздух.

Дотянись, дотянись, дотянись. Я пытаюсь ухватиться за что-нибудь, лишь бы вытащить себя отсюда. Боль внутри Ланы разрушает душу, она кишит демонами, которые ждут, чтобы задушить меня. Я оставляю попытки сопротивления, и мои руки бессильно падают на пол.

Собственные глаза кажутся мне тяжелыми, они опухли от слез. Я несколько раз моргаю, пытаясь привыкнуть. Но реальность не оставляет мне времени. Она врезается в меня.

«Я – не Лана. Я – не Лана. Я – НЕ ОНА!» – кричит мой разум.

Я слишком оцепенела, чтобы держаться за что-либо, и знаю точно лишь одно: я не могу дышать.

– Убери его, – задыхаюсь я. – Убери его с меня.

Слишком много событий. Мой мозг перегрет. Он вот-вот взорвется. Я чувствую невыносимую боль и тихо постанываю. На моих пальцах что-то влажное и липкое. Когда я поднимаю руки, я вижу, что моя кожа стала бледнее, а на запястьях – горизонтальные шрамы длиной около четырех дюймов. Кожа красная и опухшая.

Мои губы дрожат.

– Я – не она, – хриплю я.

Я переворачиваю руку и вижу под своей кожей голубоватые вены. Липкое вещество? Это темная, теплая кровь, и она на моих пальцах, медленно стекает с моих запястий дальше вниз по рукам.

– Наоми.

Я смотрю на Макса. Он спихивает с меня тело отца Ланы. Наконец я больше не чувствую его веса и жадно хватаю ртом воздух, засасывая в себя весь кислород, какой только могу. Макс бросает пистолет и смотрит на меня.

Его лицо белое как мел, глаза горят безумием. На его щеках брызги крови отца Ланы.

Это не мой отец. Мой отец никогда бы не сделал мне больно . Макс держит мое лицо и, глядя мне в глаза, вновь произнося мое имя, на этот раз с большей тревогой.

– Поговори со мной, – умоляет он. И тогда я моргаю. Это всего лишь миг. Но когда я снова открываю глаза, Макс – это Лахлан. Невероятно.

Мой разум играет со мной в игры. Или же меня разыгрывает весь мир? Кто знает? В любом случае я отчаянно моргаю, в надежде, что ошибаюсь. Но Лахлан по-прежнему здесь, одетый в одежду, которая несколько секунд назад была на Максе, и с брызгами крови на лице. Он держит меня под мышки.

Он усаживает меня к себе на колени и обхватывает мою голову. Я лежу как тряпичная кукла, мои руки безвольно свисают. Мои глаза слипаются, и, когда это происходит, передо мной всплывает воспоминание.

Оно медленно разворачивается передо мной, и мне ничего не остается, кроме как запомнить все, что произошло. Лана играет на черном асфальте, хотя это может быть и не она, потому что я помню, как сидела там и рисовала. Помню разбросанные вокруг кусочки мела. Я напеваю песню, которой научила меня няня. Мне всего одиннадцать. Солнце согревает мне спину, но это приятно. Я упорно продолжаю рисовать, и когда мое творение готово, я сворачиваюсь клубком прямо на горячем асфальте и засыпаю. На этом мое воспоминание заканчивается. Помню лишь солнечный летний день. Но Лана дарит мне остальную его часть. Я вижу, как мой отец нашел меня спящей. Он в ярости. Он спрашивает, что, черт возьми, я делаю. Я нервно отвечаю, что сплю. Он слегка прищуривается. Смотрит на асфальт и спрашивает, что это такое. Я встаю и смотрю на свой рисунок. На черном асфальте начерчен контур тела. У него нет глаз, носа, рта или даже волос. Но я дала ему сердце. Потому что в моем одиннадцатилетнем сознании это было все, что ему было нужно, и этот контур крепко держит меня в своих руках. Я нарисовала отца, о котором всегда мечтала.

Он принимал мою любовь, а взамен безоговорочно любил меня. На этом черном асфальте было то, чего у меня никогда не было. Отец обрушился на меня за то, что я испортила подъездную дорожку. Велел мне взять шланг и вымыть ее, а затем вымыться самой. Когда я вымылась, он изнасиловал меня.

Меня начинает бить дрожь.

Вся боль, которую я чувствовала, стала темной душой, которая переплеталась с другой душой – чистой. Тьма передает свои черные воспоминания в надежде на то, что чистота чистых воспоминаний заглушит всю ее боль.

Чьи-то руки сжимают меня еще крепче. «Продолжай сжимать, продолжай держать меня», – думаю я про себя. Может, тогда вся эта боль, все эти муки покинут мое тело.

Я смотрю вниз и понимаю, что кровь моего отца растекается по полу, проникая между половицами. Держащее меня тело отстраняется. Я смотрю Лахлану в глаза.

– Прости, что так получилось, – хрипло шепчет он.

Эта боль моя, и только моя. Меня бьет такая сильная дрожь, что, кажется, еще миг – и я начну корчиться в конвульсиях. Но потом время ускоряется. Я вижу доктора Ратледж. Она стоит в дверях. Она видит все, и ее лицо мгновенно бледнеет. Она смотрит то на пистолет, то на Лахлана. Ей сразу становится понятно, что тут произошло.