Андрей Ангелов - Пять притч

— Институт случился не зря, — довольно потирал натруженные руки Филипп.

— Што за херня? — рассуждали другие Ашоты. — Эй, брат, расскажи секрет? Готовы башлять, понимаэш!

— Всё путём, — польстился таким вниманием согражданин конкурентов. А оценщику молвил: — Надо помочь братьям.

С наступлением очередной осени — Филипп арендовал аудиторию в МГУ и прочитал курс своих лекций доверенным лицам Ашотов из числа Иванов.

Следующий арбузный сезон ознаменовался появлением в плодовоовощных палатках Ашотов дюжины оценщиков арбузов. У каждого (разумеется) был диплом и твёрдое идейное представление о правде.

Оценщики, с честными глазами, хрустели арбузами, постукивали их, катали по прилавку… говорили по методике нужные фразы. Правда яростно фонтанировала из всех арбузных точек, орошая восхитительными брызгами вне-пределы овощных палаток. Множество людей в сей сезон познали правду в её истинном значении.

На следующий межсезонный курс было взято в аренду уже сразу десять аудиторий. Преподавателями стали предыдущие выпускники. Само собой, ректорат МГУ как арендодатель — не мог не заинтересоваться таким наплывом чужих студентов.

Занятие лично посетил ректор МГУ, после чего отвёл в сторонку Филиппа, и завёл далеко идущий разговор. На пятое межсезонье диалог привёл к тому, что МГУ официально объявил о создании нового факультета с государственной аккредитацией.

— Миру нужны оценщики арбузов! — твёрдо сказал ректор МГУ. — Обучение бесплатное, точней за счёт казны. Будем отбирать самых достойных из лучших.

Государство было не против профинансировать мнение авторитетного профессора, академика восьми академий, лично знавшего инопланетян.

Помимо собственно занятий — при МГУ развернули сеть семинаров, провели одну международную конференцию и два внутренних симпозиума. Разработали программу аспирантуры и схему получения научных званий для оценщиков арбузов: кандидаты наук и доктора наук.

— Орден хорошо б создать! — стукнуло в десятое межсезонье кому-то из мужей в его государственную голову.

Не вопрос, если правильный ответ. А в пятнадцатое арбузное межсезонье появилась политическая партия Оценщиков арбузов, председателем выбрали Филиппа.

— Други, спасибо за честь! — поклонился идейный вдохновитель всей круговерти. — Но, не сотворите себе кумира.

— Точняк, — кивнула паства, простите, партия. — Необходим прижизненный памятник отцу-основателю.

За памятником, — последовали и выборы царя, благо, предыдущего лжеца и вора свергли в результате арбузной революции. С большим перевесом выиграл Филипп, причём, не прилагая к сему усилий. Более того, физически и не участвуя в выборах. Достаточно было его имени, которое уже стало легендой. Кто именно соперничал с оценщиком — История не сохранила.

— И всё благодаря арбузной правде, — высказался ректор МГУ, который и вёл избирательную кампанию. — Да, друзья мой народ, правда вроде бы явление простое. Да не простоисполнимое. Слава Филиппу, который открыл нам механизм действия правды…

— Аве! — грянул митинг в поддержку избранного правителя.

На трибуну поднялся и сам царь. Молвил строго, тиская в руках гербовую бумагу:

— Мой первый указ! — разнесли его слова телевизоры и мировая Сеть, в онлайн-режиме. — Я объявляю оценщиков арбузов сектой, всех тех, кто будучи в профессии — занимается чем-то ещё, кроме оценки арбузов. — Царь с грустью оглядел толпу. — Главари секты, включая меня, должны покаяться и отречься от того, что не касается арбузов. Да, и памятник себе — я приказываю снести.

Плавала недоумённая тишина. Как на Красивой площади, так в студиях и у экранов гаджетов.

— Я ничего не имею против арбузов, — закончил Филипп умиротворённо. — Если арбузы присутствуют в нашей жизни как арбузы. Сам же я не могу без арбузов, поэтому оставляю свой государственный пост и возвращаюсь в палатку к Ашоту.

— Ай, брат, уважаю! — прослезился продавец арбузов. — Знай, у меня всегда будет работа для тебя. — Ашот, в окружении других Ашотов, сидел у себя в плодовоовощной палатке. Все смотрели трансляцию на чьём-то ноутбуке.

Царь снял корону и отдал её ректору МГУ, сам же спрыгнул с трибуны и неспешно последовал прочь, — от Исторического музея, через Воскресенские ворота, — к Манежке со своим памятником, а там спустился в м. Охотный ряд — и далее к м. Новые Черёмушки, с 1 пересадкой.

* * *

Бомж — это человек без определённого места жительства. Иногда не человек.

Бомж — это экзотический образ бытия, хотя сами бомжи экзотику отрицают.

Бомж — это тот, кто владеет свободой, а не свобода владеет им.

Бомж — это занятие, наполненное житейской мудростью. Куда бы мы не пытались от житейства деться, никуда не денемся.

Бомж — это сердечное существо, оно всегда поможет и обнимет. Примешь ли ты сие от бомжа — вопрос другой, и проблема вовсе не бомжеская.

Короче. Бомж — крут. Не у каждого есть силы стать им, чаще и проще лечь и сдохнуть, без борьбы. Если жизнь дала такого рода пиздюлей инфантильному придурку, в коего превратился мир.

* * *

Петрович являлся бомжем так давно, что уже и не помнил, кем же он был до сей ипостаси. Ну, точнее, помнил, но не вспоминал. Ибо банальностями и так забито существование. Много лет назад Пётр Петрович Смирнов купил «Мерседес-Бенц», в кредит. Жизнь подставила ножку, Пётр Петрович упал с карьерной лестницы и на него наехала кредитная организация.

— Плати, или?.. — сказали взиматели долгов.

Раньше люди грабили банки, а теперь банки грабят людей. Эволюцию не остановить, хотя и сбежать от неё можно. Пока — можно.

Петрович сел в свой полуоплаченный «Мерс», и укатил в никуда, дабы не подставлять ни жену, ни тёщу. Детей строгануть не успели.

Прелесть Столицы заключается в том, что здесь можно ездить на любой машинке, — украденной, кредитной, разыскиваемой за преступления, — и всем похуй. Никто и никогда тебя не остановит, ведь поток в 5 миллионов автомобилей — неподвластен кучке дрянных полосатых жезлов. Главное, не попадать в аварии, а от них Петровича Бог в натуре миловал. Дорожные камеры с каждым днем, конечно же, умнели… однако зубрёжка и понимание действий — это разные штуки, а камеры идут как раз по пути тупого запоминания, путь логики при обучении ИИ инженеры не применяют. Возможно, Петрович до сей эры не дожил, оно и к лучшему. Говоря прямо, — до розыска машинок камеры не доросли.

Петрович не думал о прошлом настолько, насколько не интересовался будущим. Ведь кроме настоящего у Петровича ничего и не.