Джон Харт - Путь искупления

«Почему? – может спросить такой человек. – Он ведь вам даже не родственник!»

На этот вопрос не найдется простого ответа, но если б у Элизабет стали допытываться относительно причин, то звучал бы он примерно так: «Потому что он нужен мне, потому что именно я нашла его мать мертвой!»

И все-таки даже это не было бы всей правдой.

Склонившись ближе, Элизабет внимательно изучила узкое лицо и заплывшие глаза. Казалось, что ему восемь раз по четырнадцать – ближе к смерти, чем к жизни.

Тут его глаза приоткрылись, и на них сразу набежала тень.

– Я убил его?

Элизабет разгладила ему волосы и улыбнулась.

– Нет, лапочка. Ты не убийца.

Она склонилась еще ближе, думая, что эта новость вызовет у него облегчение. Однако монитор за головой парнишки запищал чаще.

– Точно?

– Он жив. Ты не сделал ничего плохого. – На мониторе проскочил резкий пик. Глаза мальчишки закатились. – Гидеон?.. Пожалуйста, дыши, милый!

Монитор буквально заверещал.

– Сестра! – завопила Элизабет, но в этом не было необходимости. Дверь моментально распахнулась во всю ширь, и в палату ворвалась медсестра, а сразу за ней врач.

– Что случилось? – спросил врач.

– Мы просто говорили…

– Что вы ему сказали?

– Ничего. Я не знаю… Мы просто…

– Выйдите отсюда!

Элизабет отступила от кровати.

– Быстро!

Доктор склонился над мальчиком.

– Гидеон. Посмотри на меня. Мне нужно, чтобы ты успокоился. Можешь дышать? Сожми мне руку. Вот молодец! Посмотри мне в глаза. Смотри на меня. Медленно, не напрягаясь. Вот так. – Доктор сделал глубокий вдох, потом выдох. Монитор уже замедлялся. – Молодец…

– Вам нужно уйти, – сказала медсестра.

– А нельзя мне просто…

– Никому вы не можете помочь, – перебила медсестра, но Элизабет знала, что это не совсем так.

Может, она сможет помочь Эдриену.

Дело было уже к вечеру, когда копы стали съезжаться с места преступления в церкви. Когда это наконец случилось, Элизабет сидела в старом «Мустанге», припаркованном на боковой улочке к северу от отдела полиции. На улице было жарко; от зданий, деревьев и людей, идущих к своим машинам, протягивались длинные тени. Для обычных людей это был самый обычный день. Солнце клонилось к закату. Время для ужина и семьи, время для отдыха. Для копов же, направляющихся ко входу в отдел, время было еще раннее. Предстояло обработать собранные улики, написать рапорты, составить планы на завтра. Даже посадив Эдриена в камеру, Дайер хотел, чтобы патрульные не покидали улиц, а детективы прочесали все подозрительные углы. Каким бы ни был его конкретный план, он желал, чтобы к самому раннему утреннему выпуску новостей подкопаться было бы решительно не к чему. Короче говоря, «свистать всех наверх», – и Элизабет планировала воспользоваться сопутствующим хаосом, чтобы получить то, что ей было нужно.

Она по-прежнему старалась держаться как можно более незаметно, когда прокативший мимо фургон криминалистов свернул на служебную парковку позади здания отдела. За ним последовали три патрульных автомобиля, а потом – Бекетт, Дайер и два разных прокурорских работника из конторы окружного прокурора. Последним приехал Джеймс Рэндольф – перед ней промелькнули гора плоти, отблеск гладко выбритой башки и небритая физиономия. Вот он-то ей и нужен – непокорный, крепкий и грубый старый негодяй, который всегда считал, что всякие правила честного во всем прочем копа не должны касаться практически никаким боком. Вообще-то после случившегося в подвале он сам подошел к ней и сказал, что ей надо было просто выбросить трупы в какую-нибудь подходящую канаву и никому ни о чем не рассказывать. Поначалу Элизабет подумала, что он просто шутит, но его откровенно бандитская физиономия оставалась абсолютно серьезной.

«Там всяких лесов вокруг до беса, деточка. Полным-полно глухих, тихих, охренительно темных лесов».

Элизабет дала ему десять минут побыть в отделе, а потом позвонила на мобильный.

– Джеймс, привет, это я. – Она не сводила глаза с окна, возле которого стоял его стол, и ей показалось, что там двинулась какая-то тень. – Ты уже ужинал?

– Собираюсь заказать что-нибудь сюда.

– У Вонга?

– Что, я такой предсказуемый?

– Давай я тебя угощу.

Элизабет услышала, как скрипнул его стул, и представила, как он забрасывает ноги на поверхность стола.

– Это был чертовски длинный день, Лиз, а за ним предстоит чертовски длинная ночь. Может, сразу скажешь, что тебе от меня надо?

– Ты слышал про Эдриена?

– Естественно.

– Я хочу поговорить с ним.

Протикало семь долгих секунд. По улице проносились машины.

– Хрустящая говядина [18] Популярное блюдо китайской кухни – нарезанная тонкой соломкой и зажаренная до хруста говядина или телятина. , – наконец произнес Рэндольф. – И не забудь про палочки.

Они встретились через двадцать минут у неприметной полуподвальной двери, врезанной заподлицо в бетонную стену.

– Короче, сделаем так. – Рэндольф впустил ее в здание. Коридор был здесь выкрашен зеленой краской, пол застелен блестящим искусственным линолеумом. – Пойдем быстро и по-тихому, а ты держи рот на замке. Если в коридоре кого-нибудь встретим, постарайся выглядеть тише воды ниже травы. И заруби себе на носу, что я тебе сказал насчет рта. Если потребуются какие-то объяснения, я сам.

– Поняла.

– Я делаю это, потому что ты хороший коп и красивая баба и потому что тебе всегда было плевать, что я уродлив, как старая автопокрышка. Но это вовсе не значит, что я горю желанием потерять работу, пустив тебя повидаться с этим сукиным сыном. Тебе все ясно?

Она кивнула, не разжимая рта.

– Ну вот и славненько, – сказал Рэндольф, а потом одарил единственной улыбкой, которую она удостоилась увидеть. – Держись прямо за моей широкой спиной, и цыц мне!

Элизабет поступила, как велено, и не удивилась, что им удалось пробраться незамеченными. Зашли по-тихому и сбоку. Вся жизнь кипела у стойки дежурного сержанта сразу за входом в здание и в отделе уголовного розыска на втором этаже. Помещения с камерами временного содержания в столь поздний час практически вымирали, и на этом-то и строился расчет. Свернув в последний раз за угол, они увидели лишь единственного охранника, сидящего за письменным столом перед тяжелой стальной дверью. Тот поднял взгляд, и Джеймс беззаботно сделал ему ручкой.

– О, Мэттью Мэтни! Как служится?

Мэтни скрестил руки на груди и стрельнул взглядом в Элизабет.

– Что за дела, Джеймс?

– Почему бы тебе не пойти подымить?

– Ты просишь или приказываешь?

– Ничего я тебе не приказываю… Ладно, сгинь.

Мэттью опять посмотрел на Элизабет – его лицо в свете флуоресцентных ламп казалось совсем бледным. Как и Джеймс, он был уже в возрасте – хорошо за пятьдесят – и лысый. Но, в отличие от Джеймса, худой и сутулый – мужчина с вечно недовольным взглядом, который, похоже, с каждым днем все больше ненавидел собственную жизнь.