Сергей Майдуков - Остров убийц

В голову Артема пришла отличная идея.

— Как пройти к твоему кабинету? — спросил он.

— Сверните в ход, по которому я пришел. Десять метров, не больше…

Морт потерял сознание, но пока что говорить было нечего. Все важное, что Артем рассчитывал найти в кабинете, было уже снесено в подземелье: два ноутбука, флэшки, несколько папок, документы. Должно быть, услышав взрывы и стрельбу, доктор Морт решил, что его крепость берут приступом, и попытался скрыться в тайном подземном ходе, проложенном еще монахами в незапамятные времена. Им тоже было от кого прятаться и убегать. На покровительство господа бога они не слишком-то полагались.

Когда тщательно перевязанный Морт пришел в себя, Артем устроил ему допрос с пристрастием. Убедившись, что монастырь остался без охраны, он отправил Лилю за ключом от моторной лодки, а сам рассовал по карманам всю наличность, которую удалось найти. К этому времени они ополовинили содержимое докторского холодильника, были сыты под завязку и с удовольствием прислушивались, как в их желудках плещется вода.

— Ну что, доктор, — весело произнес Артем, — поехали, пожалуй. Гляди, гранату я тебе примотал скотчем между ног, а к чеке тянется проволочка. Дернул за веревочку, дверь и откроется. Догадываешься, куда та дверь ведет? В мир иной, если он существует. Или в никуда, что более вероятно. Если ты соврал, и нас попытаются остановить, то твоя жизнь на мой палец намотана.

— Думаешь, ты победил, Дергач? — спросил Морт, когда они вышли из часовни и зашагали через заснеженный двор, провожаемые взглядами медсестер, жмущихся друг к другу, как переполошенные куры. — А я вот так не считаю. You are a loser. Ты неудачник. Такие всегда проигрывают.

— Это мы еще поглядим, — ответил Артем, и стало ясно, что он был вовсе не веселым, а очень злым и предельно собранным, вот голос его и звенел от напряжения.

— Поглядим, — подхватил зловещим эхом Морт.

Артем взял его пальцами за шею и подтолкнул к воротам. Лиля пристроилась рядом. Рюкзаки за спинами делали их похожими на странников, возвращающихся из долгого и опасного путешествия.

Была весна, но эта девушка с лицом много пережившей женщины не замечала этого. Там, где она находилась мысленно, не существовало времен года. Тот мирок был вообще предельно узок. В нем не было места для выкидыша, о котором девушка очень скоро позабыла, как о чем-то совершенно ненужном и ее не касающемся. Отца недоношенной девочки она тоже не помнила. По большей части внутренняя жизнь ее была занята бесконечными блужданиями в каком-то темном подвале, где звучали угрожающие голоса, выстрелы и крики.

Остров, на котором ее держали, зеленел и благоухал не для нее. Ее зрение и восприятие были крайне избирательными. Но лечащий врач знал, как завладеть ее вниманием. Он любил заглядывать в ее палату, потому что девушка, неподвижно лежащая на кровати с бессмысленным взглядом, устремленным в потолок, олицетворяла собой его могущество.

— Hey, dear! — окликнул он ее весело. — Look at this man. Do you recognize him? Узнаешь этого человека?

Какое-то смутное чувство поднялось в груди сумасшедшей девушки, но вскоре осело и превратилось в ничто. Ее душа была пуста.

— Нет, — сказала она.

У молодого мужчины, приведенного доктором, было такое же бессмысленное, отсутствующее выражение лица. Он смотрел не на девушку, а на телевизионный экран, на котором мельтешили узнаваемые кадры из «Кавказской пленницы». Шурик плакал. Ему было птичку жалко.

«Птичка? — спросил себя молодой человек. — Какая птичка? Ах, да. Их много было на войне. Кругом грохочет и рвется, а они не улетают. Этот очкарик тоже, наверное, воевал. Все воевали. Война никогда не кончается».

Он потерял из виду телевизор и осмотрелся. Он и Мирон лежали посреди поля, по краю которого тянулась лесополоса, облитая белой пеной цветущих абрикосов. Оттуда бил крупнокалиберный пулемет, и наверняка вся земля там была усыпана лепестками, похожими на снег.

— Прижали, суки, — пробормотал Мирон.

Лицо у него почти не отличалось цветом от пыльных берцев, зубы и белки глаз блестели, как фарфоровые.

— Темноты надо ждать, — сказал Артем. — Ночью выберемся.

Предложение было хорошее, но, увы, не осуществимое. Поле, в какую сторону ни поверни, было минировано-переминировано. Это чудо, что Мирон с Артемом до сих пор пребывали в целости, а не состояли из кишок и конечностей, разбросанных как попало.

— А что, если бегом рвануть? — задумчиво произнес Мирон.

— Вот именно что рвануть, — сказал Артем. — Бесплатное пиротехническое шоу. Потом лежишь такой, а твоя же задница к тебе лягухой подскакивает и вежливо так спрашивает: «Извините, это не вы меня потеряли?»

Их истеричный смех был прерван рокотом заработавшего «Утеса». Пулеметчик бил наугад, стремясь заставить залегших бойцов запаниковать и обнаружить себя. Очереди были короткие, расчетливые. Дых-дых-дых. Дых-дых-дых… Потом еще отрывистее: дых-дых… дых… дых… И вдруг быстро, не умолкая: ды-ды-ды-ды-ды-ды!

— Падлы, — сказал Мирон, ворочаясь в своей броне, как черепаха в панцире.

— Если выберусь, уеду к такой-то матери, — заявил Артем, просовывая пальцы под шлем, чтобы почесать взмокший лоб.

Солнце припекало не по-майски жестко. Продержаться по такой жаре до ночи будет непросто. Но придется. И отходить по минному полю тоже придется, никуда не деться.

Хоть пулемет умолк, и то радость.

— Молчит, — сказал Мирон. — Небось, миномет подтаскивают. Нужно отходить, — заключил Мирон. — Давай по очереди. Сперва я, потом ты.

— Договорились. По пятьдесят метров.

Артем пополз. Размеренно отталкиваясь коленями и виляя задом, он старался не думать о том, что каждый бугорок, каждая впадинка могут таить в себе смерть. Пока что враг их не обнаружил, и то хорошо. Они ползли вдоль едва заметной ложбины, пересекающей поле. Его давно никто не перепахивал, и комья успели затвердеть и слежаться. Бурьян торчал редкими клочьями, как борода у китайца. Хреновое прикрытие, но уж какое есть.

— Сука, — выругался позади Мирон. — И где только взялась на нашу голову? Пошла вон! Вот же увязалась!

Оглянувшись, Артем увидел худющую псину, которая неспешно трусила следом, явно рассчитывая на подачку от людей.

— Это Марта, — сказал он, приглядевшись. — Я ее откуда-то помню. Она беременная.

— Какая, хрен, разница? Нам от этого не легче. По ней нас вычислят.

Мирон как в воду глядел. «Утес», вражина, ожил в лесополосе, полоснул по полю длинной очередью. Собаку словно корова языком слизала — не поймешь, то ли удрала, то ли разлетелась в клочья. Товарищи вжались в землю, плюща физиономии. Рты и глаза наполнились пыльной трухой. Думать стало невозможно. Мысль была одна на двоих, двусложная, без конца повторяющаяся, бесполезная.