То Сону - Джастисмен [litres]

Осторожно шаг за шагом она создавала свою мифологию и однажды, гуляя по Интернету, случайно наткнулась на форум Джастисмена; хотя ее жизнь вполне можно было назвать божественной, форум внес в эту жизнь свежую струю. Конечно, она сама выложила в Интернете фотографию первого убитого с двумя пулевыми отверстиями. Эта яркая работа должна была показать толпе истинную природу зла, это был тотем истинного зла, символ ее творчества. Но ей и в голову не приходило, что сумасшедший параноик подхватит и перепоет ее идею.

То, что писал Джастисмен было жалким графоманством, Опарыша он зачем-то превратил в парня, созданный им образ Киллера вообще никуда не годился, и все же нельзя было не признать, что он провел серьезное расследование и многое понял правильно в ее мотивах и в том месседже, который она посылала миру. Джастисмен удивил ее и в каком-то смысле даже растрогал. Можно сказать, что он стал искусствоведом, разъяснившим зрителям, что именно ей хотелось выразить этими абстракциями в прямоугольниках рамок.

Но Джастисмен заигрался. По мере того, как увеличивалось количество глаз и ушей на форуме, возрастал риск, что рано или поздно кто-нибудь обнаружит ее следы. Да, она восхищалась постами Джастисмена, в которых он хотя и добавлял немало нелепостей, но верно передавал суть. Однако женщина не могла позволить ему продолжать размещать о ней материалы, она сама должна была принимать решение о публикации.

И, наконец, самая большая проблема заключалась в стремлении Джастисмена к власти. Описывая работы женщины, он начал думать, что смысл и чувство справедливости вносит в них он сам. Женщина ощутила, как с какого-то момента Джастисмену стало казаться, будто Киллер – это простой маньяк, а образ и философию Мстителя создает исключительно он, Джастисмен. И тому появлялось все больше подтверждений.

Из поста в пост становилось всё более очевидно: Джастимен внушает людям, что Киллер – его рук творение, что именно он создал образ вершителя справедливости.

Он так же загорелся желанием судить других во имя высшей справедливости, как тот аспирант, которого женщина первым поместила в рамку. Он не мог избежать очарования злом и использовал правосудие, чтобы укрепить свой статус. Он становился недостойным, полагая, что справедливость можно вершить, сидя перед монитором, стукая пальцами по клавиатуре, он был лишен дара самому совершить что-либо.

Все больше он становился похож на админа туристического форума. Начал тайно влиять на общественное мнение, используя свои способности и силы. Судя по тому, что происходило в его владениях, он окончательно свернул с прежнего пути и уже не мог вернуться назад. Поэтому она была вынуждена и Джастисмена заключить в рамку. Это случилось сразу после того, как она «закончила» картину о Лорексе. Того, что Джастисмен превратился в Председателя, было более чем достаточно.

Руки Джастисмена дрожали, когда он набивал пост о ее девятом персонаже: у него за спиной стоял его главный герой, которого он попытался использовать, как трамплин. Однажды женщина решила сама испытать, каково же это чувство, когда тысячи юзеров восторженно и слепо тебя поддерживают. Тогда она сама написала пост. Она надеялась, что поймет, ради чего Джастисмен продолжает заниматься глупостями, за которые ему даже денег не платят.

И все же Джастисмен был вознагражден. Если бы он писал, ничего не ожидая взамен, она оценила бы его философию. Но у него было одно только злобствование, одна только ненависть к мерзкой реальности, от которой он пытался убежать, прикрываясь ее искусством. На взгляд женщины, жизнь Джастисмена была никчемной и не было никакого смысла ее продлевать.

– Подумай лучше о воскресении, а не о том, как сохранить свою глупую жизнь! – посоветовала она.

И когда пост о девятом убитом был завершен, она вставила в рамку еще один образ. Это была картина о воскресении Джастисмена. Драгоценный экспонат великой выставки, которая когда-нибудь откроется под этим солнцем. Вскоре после этого началась суета вокруг камеры хранения на станции метро. Этот случай в самом деле остановил женщину.

– Кто это мог быть? – недоумевала она. – Ну, в самом деле, кто?

Она долго ломала голову.

Китайские корейцы, которые были ее агентами, образовывали точечную организацию, члены которой не знают даже о существовании друг друга. У нее самой не было ни синей куртки, ни даже черной шапки. Она носила костюм. И она никогда не пользовалась камерой хранения. Так кто же тот человек, которому принадлежал револьвер тридцать восьмого калибра со стертым серийным номером – точно такой же, как у нее, и что он собирался с ним делать?

Сидя на скамейке в ближайшем к Хуньчуню аэропорту, она закурила и задумалась. Как все это повлияет на ее дальнейшие шаги? Пока она размышляла, кончик сигареты превратился в сплошной пепел. Он не осыпался и послушно висел в воздухе, словно пепел погибших пространства и времени. Огонек внутри почти потух и напоминал умирающего светлячка, опустившегося на ее пальцы.

Как я когда-то уже писал, в течение восьми лет ежегодно по пять-шесть раз за год я участвовал в литературных конкурсах. При таком непрерывном участии это становится привычкой. Когда подходило время очередного конкурса, я без лишних размышлений отправлял заявку, точно так же, как по утрам, еще толком не проснувшись, готовлю себе кофе. Отправлял и сразу же забывал об этом.

Конечно, первые несколько лет было не так. Я правил свои произведения по много раз и отправлял на суд жюри с бешено колотившимся сердцем, хотелось даже вложить в посылку букет цветов. Неудача, неудача, еще неудача и снова неудача. Я вновь и вновь заявлял о себе. Провалившись дважды в одном и том же конкурсе, я решал больше не посылать туда заявку и тут же отправлял ее – все так же надеясь на успех и переживая. Казалось, я раз за разом ходил в такие места, где меня избивали, и не успевал я дать себе слово больше туда не ходить, как тут же шел снова. Постоянно участвуя в конкурсах, я, в конце концов, стал забывать, зачем это делаю.

Лауреатам звонят заранее. Хотя я никогда не выигрывал, мне об этом было известно. Примерно в то время, когда должны были позвонить, звонка не раздавалось, и я понимал, что у меня опять провал. Но все равно я тайком проверял. Это все равно как делаешь вид, что хочешь просто посмотреть в окно, а сам незаметно запускаешь руку в пакет с печеньем, лежащий на подоконнике. Я проверял и еще больше отчаивался.

Провал дело такое. Даже когда его ожидаешь, все равно больно. Но, хотя провалиться и страшно, не участвовать тоже невозможно. Нет, все же несколько раз это случалось: я так психовал из-за неудачи, что потом пропускал пару конкурсов… Но в конце концов у вас обязательно вырабатывается защитный механизм: послать заявку и забыть о ней. Забыть, словно ты и не писал такой рассказ. Полностью стереть его из памяти и погрузиться в новый. Результаты еще не были известны, а я уже внутренне обесценивал свое вполне законченное произведение и преисполнялся решимости теперь-то уж написать по-настоящему хороший рассказ.