Франк Тилье - Иллюзия смерти [litres]

Сдавшись и признав безнадежность попытки, я продолжаю путь, цепляясь за мысли о жене. Я хочу ее спасти, и мы вместе уедем куда-нибудь. Я не желаю возвращаться в город, читать их газеты, слушать их радио. Я хочу окончить свои дни вдали от всего этого, на природе. В покое.

Я добираюсь до хижины в тот момент, когда первые лучи солнца разгоняют сумерки. На горизонте вырисовываются горы, они мой заслон от мира, и, будь я лет на двадцать моложе, я бы поднимался на них раз за разом. Сегодня я могу только любоваться ими, но мне и этого достаточно.

Уоррен сидит на крыльце в своем кресле-качалке, рядом с ним удочки, корзинки и запасы сушеного мяса. Он мирно курит трубку. Хмурится, когда я появляюсь, измотанный и грязный. Мы с ним почти одного возраста, только его борода в два раза длиннее моей.

– Что случилось?

– Габриэль в опасности.

Я захожу в хижину, беру ружье, протягиваю ему второе. Он не двигается с места и вздыхает:

– Габриэль умерла пять лет назад, Пьер. В тот недоброй памяти год, когда лосось поднялся не в том месте. Ты уже приходил сюда за помощью. Мы не смогли ее спасти. Банн нанес ей смертельный удар в лицо.

– Что ты несешь? Габриэль ждет нас! Ну же, идем!

Он качает головой.

– Тогда я пойду один.

– Погоди…

Уоррен встает с качалки, заходит в хижину и возвращается с маленькой камерой. Тяжело вздыхает.

– Последняя кассета там, внутри. Та, которую Габриэль снимала до самого конца… Ты уже видел эти кадры много-много раз. И всякий раз ты забываешь. Ты уезжаешь обратно в город, возвращаешься каждый год, ставишь палатки на лугу… Потом наступает момент, когда ты приходишь сюда за ружьями… У меня сердце рвется, когда приходится показывать тебе это видео. Но… посмотри.

Мои руки дрожат, когда я нажимаю на кнопку «воспроизведение».

Уоррен, уходящий в сторону леса, слышит, как я кричу.

Год спустя я вернулся на луг.

Как красива ярко-зеленая трава, и цветы распустились во множестве. Я ищу глазами лососей в бухте, мне хочется увидеть, как они преодолевают течение с наполненными икрой брюхами и как их чешуя играет на солнце.

И гризли уже здесь, во всей их мощи, готовые к охоте.

Оба лагеря уже стоят на зеленом травяном ковре, защищенные электрическим ограждением. Ткань палатки в лагере номер один начинает подрагивать, и я слышу, как скользит застежка-молния.

Мое лицо расплывается в улыбке.

Габриэль машет мне рукой, подавая знак, что обед готов.

Из двадцати шести букв алфавита исчезла «к». Их осталось всего двадцать пять [23] Речь идет о латинском алфавите. .

– Маленькая фея пришла будить тебя!

Ласковое прикосновение к плечу. Грег резко выныривает из сна. Теплый свет лижет его лицо, когда Ева открывает жалюзи. Она опять подходит к нему, показывает на экран компьютера:

– Ну как, пришло вдохновение?

– Как бы не так! Что за адская мука – писать текст без этой проклятой буквы! Никак не могу свыкнуться. Надо было как-то оградить себя от этой напасти.

Начинающий автор с трудом отрывается от кресла и ковыляет к окну. Виноградники тянутся до самого горизонта. Баньюльс устало ластится к морю – этакое изысканное лакомство на синей гризайли. Сентябрь добела раскаляет черепицу, смешивает оттенки, играет с ароматами лета – бурой земли, созревающего винограда, запаха соли, принесенного ветром. Четыре часа дня. Невеста писателя вертит в руках опустевшее перламутровое жилище наутилуса и кладет раковину слева от лилии в вазе. Девушка изящная, ноги как у газели, волнующая в своем одеянии наяды. Грег потягивается, допивает вино, налитое в бокал перед сиестой, и целует ее:

– Давай, маленькая фея, мы выезжаем!

Полчаса спустя их зеленый микроавтобус, трясясь, спускается по серпантину к пляжу Тайлок, к югу от Баньюльса. В приютившейся за Пчелиным мысом прелестной бухте, многолюдной в сезон отпусков, спокойно, несмотря на разлегшихся на песке вечных пенсионеров с их морщинистыми, дубленными солнцем телами. На волнах покачивается большой двухместный желтый каяк, груженный шампанским и креветками на льду, хворостом, палаткой и спальными мешками. У молодых людей праздник, четыре года совместной жизни. Четыре безоблачных года.

– Прекрасно придумали, молодые люди! Там просто рай!

Грег кивает в ответ лысому старичку в белой футболке, который машет им рукой. Весело летают весла, их лопасти, сверкнув на солнце, погружаются в гребень волны. Чудесно. Прекрасно. Грег наслаждается зрелищем окружающей природы, пылким слиянием горного массива Пиренеев и вод Средиземноморья, вдохновлявшим Матисса. А еще оказывается, что эта воображаемая черта между Францией и Испанией, этот переход между двумя странами, занимает всего лишь час на весельной лодке – завершающий этап их морского путешествия. Здесь находится тайная бухта Евы и Грега, недоступная с суши, их театр. Ночь, полную жарких объятий, они проведут без сна.

Ближе к вечеру искатели приключений добираются до мыса Сербер, влекомые любовным желанием, они не отрывают глаз от гостеприимного пятачка земли у подножия скалы, уверенные, что он принадлежит только им.

Однако там уже стоит чья-то байдарка.

Грег смотрит на свои руки: они дрожат; он чувствует, что внутри у него все холодеет. В тревоге, лавируя между рифами, он гребет к сверкающей каменной осыпи у левого края их бухты, чуть поодаль от чужой байдарки. Автомобиль? Грег, не разуваясь, бросается в воду, Ева следует за ним. Они направляют нос своей лодки к берегу райского уголка, левее той байдарки, что уже там, тоже двухместной и желтого цвета.

– Я не сплю, Грег, эта машина…

– Она похожа, но это не может быть наша.

Они стоят перед разбитым вдребезги фургоном, таким же, как тот, зеленый, припаркованный в Баньюльсе. Наверное, автомобиль сорвался на крутом повороте, скатился по склону, упал с обрыва и разбился о камни у самого мыса Сербер, как раз между Францией и Испанией. Сходство, конечно, поразительное, но подобных машин очень много, они идеально подходят любителям свободы и ночевок на природе.

– Внутри… кто-то есть.

– Оставайся здесь.

Авария произошла совсем недавно, над покореженным радиатором поднимается серый дым. Грег подходит ближе, держа руку как козырек. Глаза слепит, но он различает какую-то массу, вдавленную в левое сиденье, внутри что-то двинулось: человек жив. Внезапно до него доносится запах бензина, он видит вспышку, но крикнуть уже не успевает. Небо горит.

Из оставшихся двадцати пяти букв, в свою очередь, была изгнана «о». Букв осталось двадцать четыре.

– Маленькая фея пришла будить тебя!

Режущая боль в животе, яркая вспышка. Грег, дернувшись, распрямляется, задерживая дыхание. Ева поднимает жалюзи. Оживленная и грациозная, она опять подходит к нему: