Тана Френч - Ведьмин вяз

– Да пошел он! – Меня охватило раздражение, и я повысил голос. – Он что, и копам об этом сказал? Они поэтому меня мурыжили?

– Не сказал. И не скажет, не беспокойся, я с ним поговорила, он держит себя в руках. Он вовсе не хочет, чтобы тебя посадили в тюрьму. Ему просто досадно, что тебе вечно удается выкрутиться, потому что это несправедливо.

– Господи боже мой! Ему шесть лет, что ли?

– Согласна, это и правда глупо. Детский сад. Но если Леон услышит о Хьюго, даже не знаю, что он выкинет. И знать не хочу.

– Ладно, – помолчав, согласился я, хотя мне все это совершенно не нравилось. Леон и правда нервничал, но Сюзанна говорила так, словно у него вот-вот сорвет крышу и я первый от этого пострадаю. – И что мне делать, если он примчится и спросит, где Хьюго?

– Не примчится.

– Откуда ты знаешь?

– Вряд ли он после вчерашнего захочет с тобой разговаривать. Он очень расстроился.

– И прекрасно, – ответил я. Мне и самому не хотелось сейчас разговаривать с Леоном, но мысль, что он злится на меня, была неприятна. – Охрененно обнадеживает.

– Хоть ты не начинай. Я же сказала, он контролирует себя. Просто не заводи его, больше от тебя и не требуется.

Что это значит? Можно подумать, я себя не контролирую.

– А я и не начинаю. Черт, я пытаюсь понять, что нам делать с Хьюго.

– Ничего не делать. Сидеть тихо.

– Но он там уже несколько долбаных часов , Сью. Без адвоката.

– И что? Даже если ему поверят, это вовсе не значит, что у них хватит доказательств для обвинения. А если и хватит, так до суда пройдет… сколько? Полгода, год? Это не катастрофа, Тоби. Я понимаю, приятного тут мало, но в конечном счете ничего от этого не изменится.

Я наконец понял, что не давало мне покоя с самого начала разговора: Сюзанна никак не отреагировала на то, что Хьюго, если верить его словам, убил Доминика.

– То есть ты не веришь, что это сделал он, – резюмировал я.

– А ты?

– Нет, конечно.

– Ну вот.

Паучок-малютка снова в трубу забрался на минутку…

– Ты ведь согласна с Леоном? – спросил я. – Ты тоже считаешь, что это я его убил?

После паузы:

– Послушай. – Ее голос звучал твердо, сдержанно и четко, пискляво-сладкая песенка Салли смолкла, Сюзанна явно вышла в другую комнату, чтобы ее слова точно дошли до меня. – Я хочу только одного: чтобы никто из нас не сел в тюрьму. Всё. На остальное мне плевать. Что бы ни задумал Хьюго, так будет лучше для всех. Не мешай ему. – Я ничего не ответил, и она спросила: – Хорошо? Обещаешь?

– Ладно. Обещаю.

– А Мелисса? Не расстроится?

– Переживет.

На заднем плане раздался вопль: “Оно мне попало в глаза!”

– Прости, больше не могу говорить, – сказала Сюзанна. – Уж потерпи как-нибудь один вечер, а завтра посмотрим, вытри глазки, солнышко, не плачь, вот, держи полотенце, – и повесила трубку.

Первые звезды за окном, очки Хьюго на краю круга света от лампы, словно он только что снял их. Я попытался снова приняться за дневник, но глаза и мозг отказывали, я ничего не соображал. Я понимал, что нужно поесть, но не мог себя заставить. Сказал себе, что поужинаю вместе с Хьюго, когда он вернется домой, – наверняка он будет голоден, мы позвоним в кафе и что-нибудь закажем. Я сидел за кухонным столом, курил одну за другой и слушал, как снаружи в темноте кричат совята.

От тоски по Мелиссе хотелось выть. Я представил, как она разбирает чемодан в тесной своей квартирке, достает платья, от которых пахнет Домом с плющом, чаем, жасмином, древесным дымом, а довольная стерва Меган торчит у нее за спиной, отпуская ядовитые замечания: я же тебе говорила, он полный мудак. Я едва не вскочил, так сильно мне вдруг захотелось вызвать такси, поехать к ней и дубасить в дверь, пока Мелисса не откроет, обнять ее крепко, признаться, что она была права и я никогда в жизни больше не буду с ней спорить, завтра же сядем в самолет и улетим подальше от всей этой мерзости, как она и хотела.

Вот только сделать этого я никак не мог. Я лишь сейчас с опозданием осознал, что не имею права ни приехать к ней, ни даже позвонить. Ведь я наверняка кого-то убил. И даже если мне каким-то чудом удастся выкрутиться, даже если план Хьюго сработает, если Рафферти закроет дело и оставит нас в покое, убийцей я от этого быть не перестану.

А Мелиссу – при мысли об этом я едва не разрыдался, – Мелиссу это даже не заботило. Ее заботило лишь одно: чтобы я не узнал того, что меня ранит. И если бы я согласился плюнуть на все и уехать, она бы с радостью уехала вместе со мной, рука в руке.

Но меня-то это заботило. Мелисса – солнечная, раненая, отважная, готовая очертя голову броситься мне на помощь, – такому, как я, не место в ее жизни. Она достойна того парня, которым мы оба меня считали, и даже еще лучше, каким я старался стать, я стремился, я строил планы. И даже после той ночи продолжал верить, что справлюсь. Но теперь все изменилось. Я не видел выхода, я понимал, что лучше уже не будет. От усталости, похмелья и отчаяния у меня даже не оставалось сил заплакать.

Звякнул мой мобильник, я бросился к нему, схватил порывисто и жадно, точно герой сериала. Голосовое сообщение.

– Тоби, привет. Это Рафферти. – В Доме с плющом телефон ловил плохо, но я был готов поклясться, что Рафферти и не пытался дозвониться, а сразу послал голосовое сообщение. – Прошу прощения, что не ответил на звонок. Нам тут еще кое-что нужно выяснить, так что Хьюго заночует у нас. Не переживайте, мы заказали пиццу, он принял таблетки, все в порядке. Я просто решил предупредить, чтобы вы его не ждали. До завтра. – Щелчок.

Я позвонил на мобильный Хьюго, включился автоответчик.

– Хьюго, это я. Хотел узнать, все ли у тебя в порядке. Послушай, если ты передумал, если хочешь, чтобы я за тобой приехал или тебе нужен адвокат, звони или пиши в любое время… (А сможет ли, позволят ли ему? У него ли вообще телефон или его забрали?) Дай знать, и я все улажу. Хорошо? И… береги себя. Пожалуйста. Я утром позвоню. Пока.

Я положил телефон на стол и долго сидел, дожидаясь звонка от Хьюго, но он не перезвонил. Я набрал номер Рафферти – может, он дал бы мне поговорить с Хьюго, но он, разумеется, не взял трубку.

Было уже поздно. Я вдруг понял, что впервые за долгое время буду ночевать один. Я до того устал, что не было сил шевелиться, но ложиться в кровать не хотелось: раздетый, сонный, далеко от всех возможных входов – в дом ворвутся, а я даже не услышу, а когда услышу, будет слишком поздно. Я принес одеяло и улегся на диване в кабинете, оставив включенным торшер. Думал, не засну – я подскакивал от каждого скрипа, от бульканья в батареях, – но глубокой ночью отключился.

Разбудил меня трезвон, но я никак не мог вытащить себя из сна. Старинный черный настенный аппарат с тяжелой вычурной трубкой окутывало золотистое марево, но я не помнил, где именно он висит, кажется, в коридоре? Или в комнате Хьюго? Тело мое не слушалось, никак не хотело подниматься. А телефон продолжал надрываться, и я понял, что ошибся: это, наверное, мой мобильник; глаза отказывались служить, все было в густом сером тумане в крапинку, но каким-то чудом я нашарил телефон и вслепую провел пальцем по экрану.