Тана Френч - Ведьмин вяз

– Ты разве курил?

– Еще как. Причем крепкие, “Вудбайнс”, по пачке в день. Двадцать лет, как бросил – отчасти потому, что вас стали привозить на лето, не хотел подавать дурной пример, но в основном для здоровья. И, как выяснилось, совершенно зря. – Уголки губ его то ли кривились в горькой полуулыбке, то ли просто опустились из-за болезни. – И ведь мог все эти двадцать лет дымить в удовольствие, ничего бы не изменилось.

Хьюго нарушил еще одно соглашение: прежде мы никогда не упоминали о том, что он умирает. Я не знал, что сказать. Этот разговор мне не нравился, внушал непонятный страх. Я тоже закурил, мы сидели, глядя на кружившие в воздухе кленовые вертолетики.

– Сюзанна звонила, – наконец произнес Хьюго. – Этот ее швейцарский спец посмотрел мою историю болезни. И сказал, что мои врачи правы: сделать больше ничего нельзя.

– Черт. – Я поморщился. – Черт.

– Да.

– Мне очень жаль.

– А я ведь верил, что не стану надеяться попусту. – Хьюго смотрел не на меня, а на клубившийся в солнечных лучах дымок от своей сигареты. – Я и правда так думал.

Мне захотелось дать Сюзанне хорошего тумака. Стерва, эгоистка, вечно ей надо настоять на своем, доктора ей не угодили, не лечат, а только калечат, а Хьюго страдай из-за ее фанаберии, да тут и дурак догадался бы, что не стоит даже пытаться…

– Зря она полезла, – ответил я. – Совершенно зря. Только хуже сделала.

– Да нет, она права. В принципе. Этот ее врач сказал, что в семидесяти пяти процентах подобных случаев он, вопреки мнению здешних врачей, рекомендует операцию, – это, конечно, проблему полностью не решает, рано или поздно рак возвращается, но позволяет выиграть несколько лет жизни… Ну а я попал в двадцать пять процентов. Опухоль расположена в каком-то не том месте.

– Мне очень жаль, – повторил я.

– Знаю. – Он сделал последнюю глубокую затяжку, наклонился и затушил сигарету о землю. Густая прядь упала, обнажив выбритый висок, куда входили и выходили волны радиотерапии. На поношенной рубашке Хьюго мельтешила рябая тень листвы вперемешку с пятнами солнца. – Дай еще сигарету.

Я протянул ему сигарету.

– Надо было пробовать все подряд, – сказал он. – Спиды, ЛСД. Героин. Впрочем, в моей молодости ничего этого, похоже, и не было; несколько раз я курил гашиш, но так и не пристрастился… Как думаешь, Леон знает, где можно достать ЛСД?

– Вряд ли, – усомнился я. Мне совершенно не улыбалось нянчиться с Хьюго под кислотой. – У него в Дублине, наверное, и знакомых-то не осталось.

– Ну конечно. Да и не стал бы я пробовать. Не обращай внимания, Тоби. Я сам не знаю, что болтаю.

– Нам с Мелиссой хотелось бы остаться здесь, – сказал я. – Пока… пока от нас есть хоть какая-то польза. Само собой, если ты не против.

– И что мне прикажешь отвечать? – с неожиданной горечью проговорил Хьюго и запрокинул голову. – Я ведь прекрасно понимаю, что должен благодарить тебя на коленях, да, Тоби, на коленях, как представлю, что в противном случае мне пришлось бы провести остаток дней в какой-нибудь жуткой больнице, и, разумеется, я не против, мы оба это знаем, я благодарен тебе так, что не передать словами, но чертовски жаль, что у меня нет выбора. Я бы хотел предложить тебе остаться, потому что мне приятно, что вы оба у меня гостите, а не потому что я без вас как без рук. Мне бы хотелось, черт побери, – он повысил голос, с силой стукнул ладонью по корню дуба, – хоть что-то решать самому.

– Прости, пожалуйста, – помолчав, сказал я, – я не хотел… тебя вынуждать и как-то на тебя давить. Я лишь подумал…

– Верю. Я не об этом. Вообще. – Хьюго потер лицо. Силы оставили его так же внезапно, как появились, и он привалился к дубу. – Я чертовски устал быть заложником этой дряни. Зависеть от ее прихотей. Она ведь сжирает не только мой мозг, но и мою самостоятельность, заедает саму мою жизнь, и это раздражает. Мне бы хотелось…

Я ждал, что он скажет, но Хьюго так и не закончил фразу. Вздохнул, выпрямился и произнес официально и четко, глядя не на меня, а в сад:

– Я буду рад, если вы останетесь. И ты, и Мелисса. При условии, что оба пообещаете мне: если вдруг передумаете, то уедете. Когда захотите.

– Хорошо, – согласился я. – Договорились.

– Отлично. Спасибо. – Он вдавил окурок в голый клочок земли. – Я хотел попросить тебя об одолжении. Я хочу, чтобы меня кремировали, а прах развеяли здесь, в саду. Ты проследишь, чтобы так и сделали?

– Тебе надо… – Разговор мучил меня все больше, как выверенная пытка, с каждым моим вдохом становившаяся чуть сильнее. Мне пришла идиотская мысль притвориться, будто я услышал, как в доме зазвонил телефон, или просто прикинуться, что заснул на полуфразе, – что угодно, лишь бы это прекратилось. – Тебе надо составить завещание. Чтобы уж наверняка. И если кто-то захочет его оспорить, ну ты понимаешь, решит поступить как-то иначе…

– Завещание, – угрюмо усмехнулся Хьюго. – Конечно, надо бы, кто же спорит. Я себе каждый день говорю: “На этой неделе непременно нужно все решить, пусть Эд или Фил посоветуют мне хорошего нотариуса…” А потом смотрю в их лица и думаю: “Я не могу так с ними поступить, не сегодня, подожду, пока они успокоятся…” Оглянуться не успеешь, а уже неделя прошла. Похоже, та психологиня из больницы была права, а? Отрицание. Наверное, в глубине души я по-прежнему на что-то надеялся.

И тут я наконец вспомнил: надо же спросить у Хьюго, что будет с домом. Хорошо, что зашла речь о завещании.

– И насчет дома. Если ты намерен, ну, то есть, если ты хочешь, в общем, быть здесь, – я обвел рукой сад, – значит, дом должен остаться в семье. Так ведь?

Хьюго повернулся и бросил на меня долгий пристальный взгляд из-под кустистых бровей.

– Тебе бы этого хотелось? – спросил он.

– Конечно, – ответил я, – еще как.

– Гм. – Он вскинул брови. – Вот уж не знал, что ты так его любишь.

– Я и сам не знал. А может, и не люблю, разве скажешь. Но… сейчас. Когда я снова здесь. – Я понятия не имел, как объяснить Хьюго, что чувствовал. – Было бы жаль его лишиться.

Хьюго по-прежнему смотрел на меня, и мне вдруг стало неуютно.

– А Леон с Сюзанной? Что они думают?

– Они со мной согласны. Им бы тоже хотелось, чтобы дом… чтобы дом остался. Не пойми неправильно, никто из нас не стремится его захапать, дело вовсе не в этом… – По лицу Хьюго мелькнула тень, я понятия не имел, что у него на уме. – Это фамильный дом. И они боятся, что Фил решит, ну, в общем, продать его, – не потому, что ему плевать, но…

– Ладно. – Хьюго перебил мой лепет. – Разберусь.

– Спасибо. Спасибо тебе.

Он снял очки, вытер их краем рубашки. Глаза его смотрели на залитый солнцем сад, не мигая, точно Хьюго вдруг ослеп.

– Если не возражаешь, – проговорил он, – я бы хотел немного побыть один.