Бернар Миньер - На краю бездны

– Существуют и другие данные, – вставил великий американец, – такие как трахея, селезенка, легкие. Я использовал метеорологический зонд, чтобы измерить емкость легких лошади. За все годы работы мы с моей командой выявили сорок семь определяющих факторов, но левый желудочек – фактор ключевой.

– И часто побеждают ваши лошади? – поинтересовалась Мойра.

Сигер покачал головой.

– О да, – набавил ему цену Мин. – Видите ли, Мойра, мы находимся на пути к тому, чтобы снова поставить под вопрос единство человеческих знаний. Все, что люди веками принимали за знания и опыт, зачастую оказывалось полной ерундой. Пройдут десятилетия – и внутренние грани познания исчезнут, а на смену им придут новые. Прошлое утрачивает силу, а будущее пишется сегодня благодаря Большой Базе Данных. Наши дети будут знать гораздо больше нашего и больше, чем все мыслители ушедших столетий. Мы стоим на пороге беспрецедентной революции познания. Лет через двадцать мир не будет иметь ничего общего с тем миром, что мы знаем.

«Он что, действительно в это верит?» – подумала Мойра. Такого рода пророчества имеют большое хождение в среде цифровых воротил, учитывая, что на это их вдохновляет собственное всемогущество. И верно то, что, в отличие от Европы, в Китае никакие этические нормы не в силах замедлить форсированный марш прогресса.

– Некоторые не столь оптимистичны, как вы, – заметила она. – Они полагают, что эта революция принесет пользу лишь очень немногим, а остальные будут низведены до состояния рабов: им придется проживать жизнь в ужасных условиях и заниматься унизительным, рутинным трудом, не имея возможности распоряжаться собой.

– Вы мне описываете сейчас Гонконг, – возразил Мин. – Однако весь мир единодушен, по крайней мере, в одном: мы стоим на пороге смены жизненной парадигмы и смены цивилизации. А вы сами, Мойра, что станете делать, когда все это произойдет? В каком лагере окажетесь: победителей или побежденных?

Вдруг на ипподроме поднялся шум: начался кантер , пробный галоп перед соревнованием, разогрев, во время которого лошади вместе с всадниками проходят взвешивание в стойлах. Момент истины приближался. Мойра заметила, что вид у Мина вовсе не такой уж радостный. Что ж Дэвид не изучил поведение лошадей под дождем?

Было уже около десяти вечера, когда Мойра вернулась домой. Пешком. Ее дом был метрах в трехстах от ипподрома, и она отказалась от предложения Мина проводить ее. Дождь почти прекратился, но небо осталось таким же низким, и тучи плыли над самыми верхушками небоскребов. Она прошла мимо ворот католического кладбища Святого Михаила, увенчанных статуей святого, который побеждает дракона. А дракон, как известно, есть символ Сатаны. Ей вдруг вспомнились нескончаемые религиозные поучения матери, когда та приняла католическую веру с усердием, присущим всем новообращенным. Она объясняла, что в тот момент, когда святой поверг дракона мечом, он спросил его на латыни: «Quis ut Deus?», то есть «Кто подобен Богу?». Проходя мимо индуистского храма, расположенного рядом с огромным монолитом Гонконгского санатория и больницы, Мойра подумала: «Интересно, кто все-таки придумал приложению такое название? DEUS… БОГ… Может, сам Мин?» Ей вспомнились слова, что прозвучали в VIP-ложе два часа назад. Между ними возникло что-то новое, некая связь. Мин по-другому стал себя с ней вести. Возникло новое доверие, новая близость…

И, тем не менее, Мойра была уверена, что он знает о встрече, которую она назначила в «Циннамоне», если туда явились Регина и Туве… Но тогда почему он ни слова не сказал об этом ей?

Проходя через холл, она коротко кивнула охраннику, но тот, против обыкновения, на приветствие не ответил. Только внимательно проводил ее глазами. Дожидаясь лифта, она снова погрузилась в свои мысли. Интересно, Мин был с ней искренен, когда вел себя таким образом?

Он внушал тебе, что благоволит тебе, умасливал и старался произвести впечатление своими маленькими личными историями, обращался с тобой, как с дочерью – с той самой, что погибла. Но настанет день, когда ты ему больше не будешь нужна, он выбросит тебя, как старый платок… И ты это хорошо знаешь. Он, наверное, уже раз сто это проделывал…

Она заставила тихий въедливый голосок заткнуться. Это был голосок-неудачник. И почему он все время влезал и все портил? Ясное дело, из-за мамы… Это мама оставила ей в наследство неуверенность в себе, хроническую приниженность, вечное сомнение, которое все время мешало…

Лифт остановился, и она шагнула в коридор. Там стояли трое полицейских, двое из них в форме. Три враждебных лица повернулись к ней. Ехидный голосок воспользовался этим и затараторил: «Да, моя красавица, уж вляпалась ты так вляпалась, по уши в дерьме. Если хочешь знать мое мнение, то все это плохо кончится…»

– Мойра Шевалье? – спросил тот, что был в штатском, пожилой полицейский в длинном непромокаемом плаще а-ля Хэмфри Богарт [48] Хэмфри Дефорест Богарт (1899–1956) – знаменитый американский киноактер. ; говорил он по-английски с сильным китайским акцентом.

– Это я. В чем дело?

Полицейские окружили ее, спокойно, но крепко взяли за запястья и надели на нее наручники. Потом втолкнули в лифт и прошествовали с ней вместе по холлу под взглядом ошеломленного охранника.

Ее заставили влезть в зарешеченный фургон с тремя рядами сидений с укрепленными подголовниками. Внутри сидели еще двое полицейских, мужчина и женщина. За исключением штатского в длинном плаще, все в голубых форменных рубашках с короткими рукавами и черными погонами, на которых Мойра разглядела белые полоски, расположенные елочкой. Она предположила, что количество полосок соответствовало званию. Один из полицейских, у которого их было три, а на груди висел микрофон, прикрепленный к левому нагрудному карману, был явно старшим по званию. Если только им не был штатский в плаще. Трудно сказать, потому что никто из них рта не раскрыл за всю дорогу до отделения полиции, занявшую не больше пяти минут.

Полицейское отделение Хэппи-Вэлли представляло собой компактный серый семиэтажный бункер с углами, похожими на сторожевые башенки. Он стоял как раз напротив заведения «Пицца Хат». Сбоку, рядом с заправкой, был зарешеченный въезд. Они миновали решетку, потом белый шлагбаум и запарковались позади здания.

– Кто-нибудь наконец скажет мне, в чем меня обвиняют? – уже в третий раз спросила Мойра по-английски.

Ответа не последовало. Когда ее повели внутрь, у нее возникло такое впечатление, что на горле затягивается удавка и не дает дышать. Коридоры, лифт, опять коридоры. Наконец ее втолкнули в комнату без окон, с серыми стенами, освещенную неоновыми лампами. Наручники сняли и велели ей сесть. Из мебели в комнате были только стол и три стула. Полицейские заперли дверь, и Мойра осталась одна.